Форум » Тексты Учителей » Савитри » Ответить
Савитри
amII: Много времени нужно, чтобы выявить не переведённое никем. Но результат будет стоить того. А тему открываю сегодня.
amII: Это был час до пробуждения Богов. Прямо на пути божественного События Огромный предчувствующий ум Ночи, один В её неосвещённом храме вечности, Лежал, вытянувшись неподвижно, на краю Безмолвия. Ощущалась почти лишь одна непрозрачная, непроницаемая, В мрачном символе её (Ночи) безглазого размышления Пропасть бестелесной Бесконечности; Бездонный ноль оккупировал мир. Сила себя падшего безграничного проснулась Между первым и последним Небытием, Окликая тёмное лоно, из которого она пришла, Отворачиваясь от неразрешимой тайны рождения И медленного процесса смертности, И стремилась достичь своего конца в пустом Ничто. Как в тёмном начале всех вещей, Немое безликое подобие Неизвестности, Вечно повторяющее неосознаваемые действия, Вечно продлевающее невидящую волю, Убаюкивало космическую дрёму невежественной Силы, Чей движущийся творческий сон зажигает солнца И несёт наши жизни в его сомнамбулическом вихре. Наперекор пустому чудовищному трансу Пространства, Его бесформенному ступору без ума и жизни, Как тень, кружащаяся в бездушной Пустоте, Вновь отброшенная назад в бездумные сны, Вращалась Земля, оставленная в пустых безднах, Забыв свой дух и свою судьбу. Бесстрастные небеса были безучастны, пусты, неподвижны. Затем что-то возникло в непостижимой тьме; Безымянное движение, безмысленная Идея, Настойчивое, неудовлетворённое, не имеющее цели Нечто, что желало быть, но не знало как, Дразнило Несознанье, чтобы пробудить Невежество. Мука, что пришла и оставила дрожащий след, Уступила место старому, утомлённому неисполненному хотению В мире, в его подсознательной безлунной пещере Поднять голову и искать отсутствующий свет, Напрягая закрытые глаза исчезнувшей памяти, Как тот, кто ищет себя прошлого, Но встречает лишь мёртвые тела своих желаний. Как будто даже в этой глубине Ничто, Даже в ядре этого окончательного распада Скрывалась никак не вспоминающаяся сущность, Выжившая из убитого и похороненного прошлого, Осуждённая возобновлять усилие и боль, Возрождающаяся в другом разочарованном мире. Бесформенное сознание пожелало света, И пустое предвидение устремилось к отдалённому изменению. Как если бы детский пальчик касался щеки, Напоминая о бесконечной нужде в вещах Беспечной Матери вселенной, Младенческое стремление ухватилось за мрачный Простор. Неощутимо где-то появилась брешь: Длинная одинокая линия колеблющегося цвета, Подобно смутной улыбке, искушающей сердце пустоты, Потревожила далёкий край тёмного сна жизни. Прибыв с другой стороны бесконечности, Глаз божества вглядывался в немые глубины; Скаут в разведке от солнца, кто, Казалось, среди тяжёлого космического отдыха, Вялости болезненного и утомлённого мира Ищет для духа, одинокого и покинутого, Слишком падшего, вспомнить о забытом блаженстве. Вмешавшись в безразумную вселенную, Его послание прокралось через сопротивлявшуюся тишину, Вызывая приключение сознания и радости, И, завоёвывая разочарованную душу Природы, Вынуждало возобновлять согласие видеть и чувствовать. В беззвучной Пустоте была посеяна мысль, Внутри глубин темноты родилось чувство, В сердце Времени дрогнула память, Как если бы душу, давно умершую, подвигнули жить: Но забвение, что следует за падением, Стёрло переполненные записи прошлого, И всё, что было разрушено, нужно было восстанавливать, И старый опыт с трудом вновь нарабатывать. Всё может быть сделано, если божественное касание в нём. Надежда прокралась в то, что едва осмеливалось быть Среди несчастного безразличия Ночи. Подобный просителю в чуждом мире, С застенчивой и рискованной инстинктивной грацией, Осиротевший и вытесненный искать для себя дом, Заблудшее чудо без места, чтобы жить, В отдалённый уголок неба там пришёл Неясный призыв медленного чудотворного жеста. Настойчивый трепет преобразующего касания Убеждал инертное чёрное спокойствие, А красота и чудо встревожили поля Бога. Блуждающая рука бледного чарующего света, Что пылал на краю исчезающего момента, Поставила с золотыми створками на опалесцирующих петлях Ворота снов, приоткрытых на краю тайны. Один прозрачный угол указывал скрытые вещи, Вызванные для взора в мировой слепой необъятности. Темнота проваливалась и, как падающий плащ, скользила С наклонившегося тела Бога. Затем через бледный просвет, которого, казалось, сначала Едва достаточно для струйки от солнц, Пролились откровение и пламя. Краткий вечный знак свыше повторился. Очарование недостигнутых трансцендентностей Переливалось славой Незримого, Послание из Света неведомого бессмертного Пылало на дрожащем краю творения, Заря воздвигала её ауру изумительных оттенков И сажала в часы семя великолепия. Мгновенный посетитель, божественность сияла. На тонкой грани жизни на некоторое время встало Видение И склонилось над обдумыванием чела земли. Интерпретируя красоту и блаженство, скрытые В цветных иероглифах мистического смысла, Оно написало строки значимого мифа, Рассказывающие о величии духовных рассветов, Бриллиантовый код, сочинённый небом для [этой] страницы. В тот день почти раскрылось прозрение, От которого наши мысли и надежды - сигнальные вспышки; Одинокое великолепие от невидимой цели Было почти вброшено в непрозрачную Пустоту. Снова шаг потревожил пустующие Просторы; Центр бесконечности, Лик восторженного покоя Отделил вечные крышки, что открывают небеса; Форма из далёких блаженств казалась близкой. Посланница между вечностью и изменением, Всезнающая Богиня склонилась через широты, Что обёртывают собой судьбоносные путешествия звёзд, И видела места, готовые для её ног. Едва оглянувшись на её скрытое солнце, Сразу же, исполненная мысли, приступила к её бессмертной работе. Земля почувствовала прохождение Неувядающей близко: Пробуждающееся ухо Природы услышало её шаги И широта повернулась к ней своим безграничным взглядом, И, разбросанная на запечатанных глубинах, её светящаяся улыбка Зажгла огнём безмолвие миров. Посвящение и действо всё возрастали. Воздух был живой связью между землёй и небесами; Ширококрылый гимн великого священного ветра Возник и стих над алтарями холмов; Высокие ветви молились в открытом небе. Здесь, где наше полуосвещённое невежество окаймляет пучины На немой груди неоднозначной земли, Здесь, где никто не знает даже на шаг вперёд, А Истина воздвигает трон на тёмном фоне сомнения, На этом мучительном и ненадёжном поле тяжкого труда, Простирающемся под неким великим безразличным взглядом, Беспристрастным свидетелем нашей радости и бед, Наша распростёртая земля получила луч пробуждения. Здесь тоже видение и пророческий отблеск Превратили в чудеса обычные формы без смысла; Затем божественное откровение, исчерпав себя, удалилось, Нежелаемое, из диапазона смертных исчезло. Сокровенная жажда задержалась в его следе, Поклонение Присутствию и Силе, слишком совершенным, Чтобы удержаться связанными смертью сердцами, Предвидение чудесного будущего рождения. Лишь малый свет бога может остаться: Духовная красота, освещающая черты человеческого вида С их страстью и тайной маской Материи, И расточительная вечность в биениях Времени. Как, когда душа приближается к порогу рождения, Соприкасая смертное время с Безвременным, Искра божества теряется в склепе Материи, Её блеск исчезает в несознательных планах, Так и это преходящее сияние магического огня Теперь рассеялось в ярком привычном воздухе. Послание прекратилось и умолк посланник. Одинокий Зов, не сопровождаемая Сила Вернула в какой-то далёкий тайный мир Оттенок и чудо божественного луча: Она больше не смотрела на нашу смертность. Избыток красоты, естественный для вида богини, Не мог удержать его притязаний на рождённые временем глаза; Слишком мистически-реальное для владения пространством, Её тело славы было вычеркнуто из небес: Редкость и чудо не жили больше. Здесь был обычный свет земного дня. Освобождённая от отсрочки из-за усталости, Вновь молва о скорости Жизни Преследовала циклы её слепых поисков. Все бросились к их неизменным ежедневным действиям; Тысяча народов земли и деревьев Повиновались непредвиденным побуждениям момента, И, лидер здесь с его неуверенным умом, Тот, кто смотрит на покрытое лицо будущего, Человек поднял бремя его судьбы. И Савитри тоже пробудилась среди этих племён, Что спешили присоединиться к блистательному пению Глашатая И, соблазняемые красотой очевидных путей, Приветствовали свою долю эфемерной радости. Родственная вечности, откуда она пришла, Она не принимала участия в этом маленьком счастьи; Могущественный незнакомец на человеческом поприще, Воплощённый Гость внутри не давал ответа. Зов, что пробуждает скачок человеческого ума, Его изменчиво-нетерпеливое движение преследования, Его окрашенная трепетом иллюзия желания Посещали её сердце подобно сладкой чужой ноте. От времени послание из недолгого света было не для неё. В ней жило страдание богов, Заключённых в нашу преходящую человеческую форму, Бессмертие, побеждаемое смертью существ. Радость более обширной Природы когда-то принадлежала ей, Но не могла долго сохранять свой золотой небесный оттенок Или устоять на этом хрупком земном основании. Узкое движение над глубокой пропастью Времени, Хрупкая малость жизни отрицали силу. Гордую и сознательную широту и блаженство Она принесла с собой в человеческую форму, Спокойное восхищение, что сочетает одну душу со всеми, Ключ к пылающим дверям экстаза. Зерно земли, что нуждается в соке из удовольствия и слёз, Отвергает дар неумирающего восторга: Предложенный дочери бесконечности, Её страстный любви и гибели цветок она дарила. Тщетной теперь казалась величественная жертва. Расточительница её богатой божественности, Саму себя и всё, чем она была, она предоставила людям В надежде, что её великое существо внедрится И в жизнях их тел акклиматизируется, И что небеса смогут естественно произрастать на смертной земле. Трудно это - убедить земную природу измениться; Смертность плохо выдерживает прикасание вечности: Она боится чистой божественной непримиримости Этого нападения эфира и огня; Она бормочет о её безгорестном счастье, Отвергая почти с ненавистью свет, приносимый им; Она дрожит от его обнажённой силы Истины И энергии и сладости его абсолютного Голоса. Навязывая высотам закон пропасти, Она пятнает своей грязью посланников небес: Её шипы падшей природы - защита. Она обращается против спасающих рук Милости; Она встречает сыновей Бога смертью и болью. Красота озарений, пересекающих земную сцену, Их солнечные мысли тускнеют, омрачённые невежественными умами, Их труд предаётся, их благо превращается в зло, Крест - их награда за венец, что они приносят, Они оставляют после себя только сияющее Имя. Огонь пришёл, прикоснулся к человеческим сердцам и ушёл; Некоторые зажглись и поднялись к более великой жизни. Слишком непохожая на мир, она пришла помогать и спасать, Её величие надавило на его невежественную грудь, И из его мутных бездн хлынул страшный ответ, Часть его горя, борьбы, падения. Жить с горем, противостоять смерти на её пути, - Участь смертной стала долей Бессмертной. Так, захваченная в ловушку земных судеб, Пребывающая в ожидании часа её испытания, Изгнанная из её врожденного счастья, Принявшая жизни тёмные земные одежды, Скрывая себя даже от тех, кого любила, Божественность прирастала человеческой судьбой. Тёмное предвидение отделило её От всех, для кого она была светилом и прибежищем; Слишком великая, чтобы передавать [им] опасность и боль, В её порванных глубинах она удерживала горе, что должно прийти. Как тот, кто, приглядывая за людьми, оставленными слепыми, Принимает на себя груз не ведающей ни о чём расы, Укрывая врага, которого она должна кормить своим сердцем, Не зная своих действий, не зная рока, с которым она столкнулась, Без помощи она должна и предвидеть, и бояться, и сметь. Давно предсказанное и фатальное утро наступило, Несущее полдень, что подобен каждому полдню. Поскольку Природа, гуляющая по её могущественному пути, Небрежна, когда она ломает душу, жизнь; Оставляя её убитой позади, она шествует вперёд: Лишь человек замечает да всевидящие глаза Бога. Даже в этот момент отчаяния её души При её мрачном свидании со смертью и страхом Ни крик не сорвался с её губ, ни призыв о помощи; Ни одной душе она не открыла тайну её горя: Покой был в её лице, и мужество удерживало её молчащей. Но всё же её внешнее существо страдало и боролось; Даже её человеческое было отчасти божественным: Её дух открылся Духу во всём, Её природа чувствовала всю Природу, как свою собственную. Обособленная, живя внутри, она несла все жизни; Отстранённая, она несла в себе мир: Её страх был одно с великим космическим страхом, Её сила была основана на космических силах; Любовь универсальной Матери принадлежала ей. Против зла в страдающих корнях жизни, От которого её собственное бедствие - частный случай, Она сделала мистический острый меч из своих мук. Уединённый разум, сердце, широкое, как мир, К неразделённой работе одинокого Бессмертного она поднялась. Сначала жизнь не горевала в её обременённой груди: На этапе первичной сонливости земли Инертная, отпущенная в забвение, Распростёртая, она отдыхала, бессознательно, на грани ума, Тупо и спокойно, как камень или звезда. В глубокой расщелине тишины между двумя царствами Она лежала, удалившаяся от горя, невидимая для заботы, Ничто не напоминало здесь о страдании. Затем медленное слабое воспоминание, подобное тени, колыхнулось, И, вздохнув, она положила руку себе на грудь И узнала близкую и затянувшуюся боль, Глубокую, тихую, старую, сделавшуюся в этом месте естественной, Но [пока] не знала, ни почему она там была, ни откуда она пришла. Сила, что зажигает ум, ещё была отведена: Тяжёлыми, неохотными были слуги жизни, Как рабочие без зарплаты восторга; Угрюмый, факел чувства отказывался гореть; Беспомощный мозг не находил своего прошлого. Лишь смутная земная природа удерживала форму. Но теперь она встряхнулась, её жизнь разделила космический груз. Вызванный безмолвным зовом её тела, Её сильный ширококрылый дух возвратился назад, Назад к ярму невежества и судьбы, Назад к труду и напряжению смертных дней, Освещая путь сквозь странные символические видения, Через отлив морей сна. Её дом Природы почувствовал невидимое влияние, Стремительно осветились жизни затемнённые комнаты, И оконные створки памяти открылись на часах, И усталые ноги мысли подошли к её дверям. Все возвратились к ней: Земля, Любовь и Рок, Древние спорщики, окружили её, Подобно гигантским фигурам, борющимся в ночи: Божества, из тёмного Несознания рождённые, Пробудились к борьбе и острой боли божественного, И, в тени её пылающего сердца, В мрачном центре страшных дебатов Страж безутешной бездны, Унаследовавший долгую муку земного шара, Каменно-неподвижная фигура высокой и богоподобной Боли, Уставился в пространство пристальными невнимательными глазами, Что видели безвременные глубины горя, но не цель жизни. Придавленный своей суровой божественностью, Привязанный к своему трону, он ждал неудовлетворённый Ежедневное приношение её невыплаканных слез. Весь жестокий вопрос человеческих часов ожил вновь. Жертва страдания и желания, Которую Земля предлагает бессмертному Экстазу, Вновь началась под вечной Рукой. Пробуждённая, она выносила сомкнутый марш моментов И видела в этом зелёном улыбающемся опасном мире, И слышала невежественный крик живых существ. Среди обыденных звуков, неизменной сцены Её душа восстала, противостоя Времени и Судьбе. Неподвижная в себе, она собирала силу. Это был день, когда Сатьяван должен умереть. исправлено 10.11.2022
amII: "Самым важным для меня является, стала ли каждая строка, сама по себе, законченной и совершенной, не только в целом, но и в каждом слове;... Эти вещи совершаются не с помощью размышления или поиска верного слова – но тут двумя критериями являются видение и вибрация ритма. Также определённое ощущение в солнечном сплетении – солнечное сплетение должно чувствовать удовлетворение, иначе, нужно исправлять опять и опять." —1936 * "Я никогда не могу быть уверенным в новых строках «Савитри», пока я не посмотрю на них опять, спустя некоторое время. Кроме качества новых строк, есть ещё их согласованность с общим целым, которую я изменял более всего другого в моих последних переработках." —1936
amII: Песнь 2 Выбор Уйдя на время в тайные поля мысли, Её ум двигался в многообразном прошлом, Что вновь ожило и видело приближение такого конца: Умирая, оно жило незабываемым в ней; Преходящее и исчезающее для преходящих глаз, Невидимый, роковой призрак самого себя, Оно несло будущее на своей призрачной груди. Вдоль далеко-простирающегося следа мимолётного события Поток настойчивых часов обращался вспять, И на отмели таинственного наводнения, Населённой самыми любимыми формами, сейчас ею не замечаемыми, И тонкими образами вещей, что были тогда, Её свидетельствующий дух стоял, пересматривая Время. Всё, на что она когда-то надеялась, что мечталось и сбылось, Пролетало мимо орло-крылым по небесам памяти. Как в многоцветной пылающей внутренней заре, Её жизни широкие дороги и их сладкие обходные тропки Лежали, отображаемые её солнечно-ясным вспоминающим взглядом, От яркой страны её детских дней И голубых гор её устремлённой юности И райских рощ и павлиньих крыльев Любви, Радуясь, складывались под молчащей тенью рока В последний поворот, где небеса состязались с адом. Двенадцать страстных месяцев вели в день судьбы. Абсолютная сверхъестественная тьма Иногда падает на человека, когда он приближается к Богу: Час наступает, когда подводят средства всей Природы; Вырванный из защищающего Невежества И брошенный назад в его голую первичную нужду, Он должен, наконец, сбросить с себя свою поверхностную душу И стать необлачённой сущностью внутри: Этот час теперь настал для Савитри. Она достигла точки, где жизнь должна стать напрасной Или, пробудившись в её нерождённом элементе, Её воля должна отменить судьбу её тела. Лишь для вневременной силы нерождённого духа Возможно поднять ярмо, налагаемое рождением во времени. Лишь Сам, что строит эту форму себя самого, Может стереть зафиксированную бесконечную линию, Что связывает эти меняющиеся имена, эти бесчисленные жизни, Эти новые забывающие личности, И продолжает скрывать в наших сознательных действиях След старых забытых мыслей и деяний, Отрицая сокровище наших похороненных самостей, Обременённых наследуемым от наших исчезнувших форм, Вслепую принятым телом и душой. Эпизод в незапамятной истории, Его начало потеряно, его мотив и сюжет скрылись, Как только живая история подготовила и сотворила Нашу нынешнюю судьбу, дитя прошлых энергий. Неподвижность космических последовательностей, Закреплённых скрытыми неизбежными связями, Она должна разрушить, сместить силой своей души Её прошлое, преграду на дороге Бессмертного, Сровнять с землёй и заново сформировать свою судьбу. Общение с изначальными Богами, Встречаемыми на границах неизвестного, Споры её души с воплощённым Ничто Должны были проходить на опасном тусклом фоне: Её существо должно противостоять его бесформенной Причине, Против вселенной уравниваясь единственно самим собой. На голой вершине, где Самость наедине с Ничто, И жизнь не имеет смысла, а любовь - места, чтобы встать, Она должна защитить свой жребий на грани исчезновения, В смертельной пещере мира поддержать жизни беспомощное утверждение И отстоять своё право быть и любить. Должна быть изменена жёсткая экономика Природы; Освобождённая, она должна победить эти связи прошлого, Исчерпав старый счёт страдания, Вычеркнуть из Времени длинный составной долг души И тяжёлые рабства у Кармических Богов, Медленную месть неумолимого Закона И глубокую необходимость универсальной боли, И трудную жертву, и трагическое последствие. Сквозь безвременный барьер она прорваться должна, Пронизать её мыслящими глубинами чудовищную тишину Пустоты, Посмотреть в одинокие глаза бессмертной Смерти И своим обнажённым духом измерить ночь Бесконечности. Великий и скорбный момент теперь был близок. Как отправленный батальон марширует к его року, Последние долгие дни шагали тяжёлой поступью, Долго, но слишком скоро проходили, слишком скоро конец. Один среди множества любимых лиц, Осознающий среди неведения счастливых сердец, Её бронированный дух на часах нёс вахту, Прислушиваясь к предсказанному ужасному шагу В закрытой красоте нечеловеческих дебрей. Боец в молчащих ужасных списках, Миру неизвестная, для мира она стояла: Нет помощника, [лишь] Сила внутри спасала её; Не было свидетеля с земными глазами; [Только] Боги выше и одинокая Природа ниже Были наблюдателями этой могущественной борьбы. Вокруг неё были строгие указующие в небо холмы И зелёные шелестящие широкие глубоко задумавшиеся леса, Постоянно бормочущие в их приглушённом очаровании. Плотная великолепная цветная озабоченная самой собой жизнь, Драпированная в яркую изумрудную монотонность листвы И усаженная пёстрыми солнечными бликами и блаженными цветами, Окружала уединённую сцену её судьбы. Там она возросла до высот её духа: Гений титанического молчания, Погрузивший её душу в своё широкое одиночество, Показал ей её существа обнажённую реальность И совместил её саму с её окружением. Его одиночество возвеличило её человеческие часы С фоном из вечного и уникального. Сила нетребовательной прямой необходимости Уменьшила тяжёлый каркас человеческих дней И их обременяющую массу внешних потребностей До первой тонкой прослойки из простых животных желаний, А могучая дикость примитивной земли И задумчивое множество терпеливых деревьев И размышляющий сапфирный отдых неба И торжественная масса медленно идущих месяцев Оставались в её глубокой комнате мысли и Бога. Так миновал сияющий пролог её драмы. Место для шага вечности на земле, Установленное в монастырской жажде лесов И наблюдаемое стремлением вершин, Появилось благодаря золотистому открытию во Времени, Где тишина, слушая, чувствует не произнесённое слово, А часы забывают прийти к горю и переменам. Здесь с внезапностью божественного появления, Повторяя чудо первого нисхождения, Изменяя в экстаз унылое земное окружение, Любовь пришла к ней, скрывая свою тень - Смерть. Прекрасно мог он найти в ней его совершенный храм. С тех пор начался рост земного существа в небесную высь, На протяжении всех длительных испытаний расы Никогда столь редкое создание не выносило его луч, Этот пылающий тест божественности в наших частях, Молнию с высот в нашу бездну. Всё в ней указывало на более благородный вид. Близкий широте земли, сокровенно близкий небесам, Возвышенный и быстрый, её юный далеко-видящий дух Путешествовал по мирам великолепия и спокойствия, Перелетал путями Мысли к нерождённым вещам. Горячей была её самоуравновешенная не спотыкающаяся воля; Её разум, море белой искренности, Страстный в потоке, не имел ни одной мутной волны. Как в мистическом и динамическом танце, Жрица безупречных экстазов, Вдохновляемая и ведомая с небосвода откровений Истины, Двигалась в некой пророческой пещере богов, Сердце тишины в руках радости, Населённое богатыми творческими биениями, Тело, подобное притче рассвета, Что казалось нишей для скрытого божества Или золотой дверью храма[, ведущей] к вещам запредельным. Бессмертные ритмы качались в её рождённых временем шагах; Её взгляд, её улыбка пробуждали небесное чувство Даже в земном материале, а их интенсивный восторг Изливал божественную красоту на человеческие жизни. Широкая самоотдача была её врождённым действием; Великодушие, как у моря или у неба, Окутывало величием всё, что происходило, И приносило ощущение, как от более великого мира: Её доброжелательная забота была сладким умеренным солнцем, Её высокая страсть - уравновешивающей голубые небеса. Как может душа лететь, как преследуемая птица, Вырвавшись с утомлёнными крыльями из мира штормов, И достичь покоя, будто возле материнской груди, В гавани безопасности и лучезарного мягкого отдыха, Так можно было испить жизни в потоках медового огня, Восстановить утраченную привычку к счастью, Почувствовать славную атмосферу её яркой природы И радостно расположиться в её сердечности и правлении красок. Глубина сострадания, успокоенное святилище, Её внутренняя помощь открывала врата на небесах; Любовь в ней была шире вселенной, Весь мир мог найти убежище в её единственном сердце. Огромное неудовлетворённое божество могло жить там: Свободное от тюремного воздуха карликового «я», Её настроение могло затаить его сублимированное дыхание Духовного, что может сделать все вещи божественными. Поскольку даже её глубины были тайнами света. Она была сразу и молчанием, и словом, Континент самораспространяющегося мира, Океан непоколебимого девственного огня; Сила, тишина богов принадлежали ей. В ней он нашёл необъятность, подобную его собственной, Свой высокий тёплый тонкий эфир он вновь нашёл И двигался в ней, как в его естественном доме. В ней он встретил его собственную вечность. До сего времени никакая скорбная линия не прерывала этот луч. На хрупкой груди этой ненадёжной земли, С тех пор как её сферический взгляд в его закреплённом дыханием доме Открылся в симпатии более счастливым звёздам, Где жизнь не подвержена печальным переменам И помнит красоту, которую крышки, утверждённые смертью, заслоняют, И очаровывает в этом мире хрупких форм, Несомых на полотнах холста мерцающего Времени, Безнаказанность нерождённых Могуществ принадлежала ей. Хотя она склонилась, чтобы нести человеческий груз, Её походка ещё сохраняла мерки богов. Дыхание земли было неспособно замутить это алмазное стекло: Не покрытое пылью нашей смертной атмосферы, Оно ещё отражало духовную радость небес. Они почти видели того, кто жил внутри её света, Её приятеля в вечных сферах, Спускавшегося из его недосягаемых царств В её привлекающий светящийся след пришествия, Огненно-белую птицу-дракона нескончаемого блаженства, Парящую с огненными крыльями над её днями: Спокойный щит небес охранял несущее миссию дитя. Пылающая орбита была её ранним выражением, Годы, что прошли, подобные золотому одеянию богов; Её юность восседала царившей в тихом счастье. Но радость не может длиться без конца: Есть темнота в земных вещах, Что не сможет долго выносить слишком радостную ноту. Над ней тоже притаилась неизбежная Рука: Вооружённое Бессмертие рождается в ловушке Времени. Некто имел дело с ней, кто встречает обременённое величие. Назначающий испытания и путь, Тот, кто выбирает в этом холокосте души Смерть, падение и горе как стимулы для духа, Сомнительная божественность с его факелом боли Освещает пропасть незавершённого мира И вызывает её, чтобы заполнить её обширной самостью бездну. Величественный и безжалостный с его спокойным взглядом, Возвышающий ужасную стратегию Вечности, Он соизмерил трудность с могуществом И вырыл пропасть, более глубокую, которую все должны пересечь. Напав на её самые божественные элементы, Он сделал её сердце родственным борющемуся человеческому сердцу И направил её силу на её назначенную дорогу. Для этого она приняла смертное дыхание; Сразиться с Тенью она пришла И должна столкнуться с загадкой рождения человека И с краткой борьбой жизни в немой ночи Материи. Терпеть ли Невежество и смерть Или прорубить пути Бессмертия, Выиграть или проиграть богоподобную игру для человека, - Сам выбор её души выпал в игре с Судьбой. Но она не была рождена подчиняться и страдать; Вести, освобождать было её славной долей. Здесь не было ткани земных дел, Пригодной для ежедневного использования занятыми беззаботными Силами. Образ, трепещущий на экране Судьбы, Полуоживляемый для мимолётного показа Или потерпевший крушение в океане Желания, Брошенный в вихри в безжалостном спорте И разбросанный вдоль пучин Обстоятельств, Существо, рождённое, чтобы согнуться под ярмом, Движимое имущество и игрушка богов Времени, Или ещё одна пешка, что приходит, предназначенная выдвинуться На один медленный шаг вперёд на неизмеримой доске В шахматной игре земной души с Роком, - Такова человеческая фигура, нарисованная Временем. Сознательный облик был здесь, саморождённая Сила. В этой загадке сумерек Бога, В этом медленном и странном нелёгком компромиссе Ограниченной Природы с безграничной Душой, Где все обречены двигаться между упорядоченной Возможностью И беззаботной слепой Необходимостью, Слишком высокий духовный огонь не рискует сверкать. исправлено 10.11.2022
amII: И голубых гор её устремлённой юности
amII: Нилгири
amII: Как может душа лететь, как преследуемая птица, Вырвавшись с утомлёнными крыльями из мира штормов, И достичь покоя, будто возле материнской груди, В гавани безопасности и лучезарного мягкого отдыха...
amII: Перечитал через восемь лет. В общем, неплохо, показалось даже, что есть оттенок Чанди Много непонятного из-за излишней буквальности, также от отсутствия запятых и т.д. Есть мысль продолжить от мысли-источника просто прочитать всё на английском. upd: Бред-бред-бред! Был тихий ужас вместо смысла. Исправлено 8.03.19. Предварительно.
amII: If once it met the intense original Flame, An answering touch might shatter all measures made And earth sink down with the weight of the Infinite. A gaol is this immense material world: Across each road stands armed a stone-eyed Law, At every gate the huge dim sentinels pace. A grey tribunal of the Ignorance, An Inquisition of the priests of Night In judgment sit on the adventurer soul, And the dual tables and the Karmic norm Restrain the Titan in us and the God: Pain with its lash, joy with its silver bribe Guard the Wheel's circling immobility. A bond is put on the high-climbing mind, A seal on the too large wide-open heart; Death stays the journeying discoverer, Life. Thus is the throne of the Inconscient safe While the tardy coilings of the aeons pass And the Animal browses in the sacred fence And the gold Hawk can cross the skies no more. But one stood up and lit the limitless flame. Arraigned by the dark Power that hates all bliss In the dire court where life must pay for joy, Sentenced by the mechanic justicer To the afflicting penalty of man's hopes, Her head she bowed not to the stark decree Baring her helpless heart to destiny's stroke. So bows and must the mind-born will in man Obedient to the statutes fixed of old, Admitting without appeal the nether gods. In her the superhuman cast its seed. Inapt to fold its mighty wings of dream Her spirit refused to hug the common soil, Or, finding all life's golden meanings robbed, Compound with earth, struck from the starry list, Or quench with black despair the God-given light. Accustomed to the eternal and the true, Her being conscious of its divine founts Asked not from mortal frailty pain's relief, Patched not with failure bargain or compromise. A work she had to do, a word to speak: Writing the unfinished story of her soul In thoughts and actions graved in Nature's book, She accepted not to close the luminous page, Cancel her commerce with eternity, Or set a signature of weak assent To the brute balance of the world's exchange. A force in her that toiled since earth was made, Accomplishing in life the great world-plan, Pursuing after death immortal aims, Repugned to admit frustration's barren role, Forfeit the meaning of her birth in Time, Obey the government of the casual fact Or yield her high destiny up to passing Chance. In her own self she found her high recourse; She matched with the iron law her sovereign right: Her single will opposed the cosmic rule. To stay the wheels of Doom this greatness rose. At the Unseen's knock upon her hidden gates Her strength made greater by the lightning's touch Awoke from slumber in her heart's recess. It bore the stroke of That which kills and saves. Across the awful march no eye can see, Barring its dreadful route no will can change, She faced the engines of the universe; A heart stood in the way of the driving wheels: Its giant workings paused in front of a mind, Its stark conventions met the flame of a soul. A magic leverage suddenly is caught That moves the veiled Ineffable's timeless will: A prayer, a master act, a king idea Can link man's strength to a transcendent Force. Then miracle is made the common rule, One mighty deed can change the course of things; A lonely thought becomes omnipotent. All now seems Nature's massed machinery; An endless servitude to material rule And long determination's rigid chain, Her firm and changeless habits aping Law, Her empire of unconscious deft device Annul the claim of man's free human will. He too is a machine amid machines; A piston brain pumps out the shapes of thought, A beating heart cuts out emotion's modes; An insentient energy fabricates a soul. Or the figure of the world reveals the signs Of a tied Chance repeating her old steps In circles around Matter's binding-posts. A random series of inept events To which reason lends illusive sense, is here, Or the empiric Life's instinctive search, Or a vast ignorant mind's colossal work. But wisdom comes, and vision grows within: Then Nature's instrument crowns himself her king; He feels his witnessing self and conscious power; His soul steps back and sees the Light supreme. A Godhead stands behind the brute machine. This truth broke in in a triumph of fire; A victory was won for God in man, The deity revealed its hidden face. The great World-Mother now in her arose: A living choice reversed fate's cold dead turn, Affirmed the spirit's tread on Circumstance, Pressed back the senseless dire revolving Wheel And stopped the mute march of Necessity. A flaming warrior from the eternal peaks Empowered to force the door denied and closed Smote from Death's visage its dumb absolute And burst the bounds of consciousness and Time.
amII: Если однажды он встретит интенсивное изначальное Пламя, Ответное прикасание может разрушить все [обще]принятые измерения, И земля утонет под тяжестью Бесконечного. Тюрьмой является этот огромный материальный мир: Поперёк каждого пути стоит вооружённый каменноглазый Закон, У каждых ворот шагают огромные смутные часовые. Серый трибунал Невежества, Инквизиция жрецов Ночи В суде заседают над душой, ищущей приключений, А двойные скрижали и кармическая Норма Удерживают в нас Бога и Титана. Боль с её плёткой, радость с серебряной взяткой Сторожат окружающую Колесо неподвижность. Узы налагаются на ум, взобравшийся [слишком] высоко, Печать - на слишком большое широко открытое сердце; Смерть останавливает путешествующего искателя, Жизнь. Поэтому трон Несознания в безопасности, Пока медлительные витки эонов проходят, И Животное пасётся за священным забором, А золотой Ястреб больше не может пересечь небеса. Но одна [она] встала и зажгла беспредельное пламя. Обвиняемая тёмной Силой, ненавидящей всякое блаженство, На страшном суде, где жизнь должна заплатить за радость, Приговорённая механическим судьёй К мучительному наказанию из человеческой надежды, Она не склонила голову перед строгим указом, Не обнажила её беспомощное сердце перед ударом судьбы. Так склоняется и должна повиноваться застывшим уставам прошлого Безоговорочно признающая низших богов Воля в человеке, рождённая умом. В ней же сверхчеловек посадил его семя. Не в силах сложить его мечты могучие крылья, Её дух отказался держаться за общую почву, Или, найдя все золотые смыслы жизни разграбленными, Смешиваться с землей, исключённой из звёздного списка, Или гасить чёрным отчаянием Богом данный свет. Привычное к вечному и истинному, Её существо, сознающее божественный источник, Не просило из-за смертной бренности облегчения боли, Не исцеляемой в случае неудачи сделки или компромисса. Работу она должна была сделать, слово произнести: Написать неоконченную историю её души В мыслях и действиях, запечатлённых в книге Природы, Она не согласилась закрыть сияющую страницу, Отменить её партнёрство с вечностью Или поставить подпись слабовольного согласия В грубом балансе мирового обмена. Сила в ней, что трудилась с тех пор, как была создана земля, Осуществляющая в жизни великий мировой план, Преследующая после смерти бессмертные цели, Отказалась принять бесплодную роль разочарования, Потерять смысл своего рождения во Времени, Повиноваться правлению случайного факта Или предать на волю Случая свою высокую судьбу. В её собственном существе она нашла её высокое прибежище; Она состязалась с железным законом по её суверенному праву: Одинокая её воля противостояла космическому правилу. Это величие поднялось, чтобы остановить колёса Рока. При стуке Невидимого в её скрытые врата Её сила, возросшая от касания озарения, Пробудилась от сна в углублении её сердца. Оно вынесло удар Того, Кто убивает и спасает. Став на пути ужасного марша, который ни один взгляд не может видеть, Запрещая его ужасный маршрут, который никакая воля не может изменить, Она столкнулась с локомотивами Вселенной; Сердце встало на пути движущихся колёс: Эти гигантские работы перед разумом остановились, А строгие условности встретили пламя души. Внезапно был найден магический рычаг, Что движется вневременной волей скрытого Невыразимого: Молитва, действие мастера, царственная идея Могут связать силу человека с трансцендентной Силой. Тогда чудо становится всеобщим правилом, Одно могущественное действие может изменить ход вещей; Одинокая мысль становится всемогущей. Всё теперь выглядит массивной машинерией Природы; Бесконечное рабство у материального правления И жёсткая цепь долгого детерминизма, Её твёрдые и неизменные привычки, подражающие Закону, Её империя несознательного ловкого механизма, Аннулировавшая притязание человека на свободную человеческую волю. Он тоже машина среди машин; Поршневой мозг выкачивает формы мысли, Бьющееся сердце выстригает режимы для эмоций; Бесчувственная энергия фабрикует душу. Или фигура мира открывает знаки Связанного Шанса, повторяющего её старые шаги По кругу внутри сдерживающих столбов Материи. Случайный ряд абсурдных событий, Которым разум придаёт иллюзорный смысл, тоже здесь, Или инстинктивный поиск эмпирической Жизни, Или колоссальная работа огромного невежественного ума. Но приходит мудрость, и видение растёт внутри: Тогда инструмент Природы коронует себя её королем; Он чувствует своё свидетельство себя и сознательную силу; Его душа отступает назад и видит Верховный Свет. Бог стоит за грубой машиной. Эта истина ворвалась в триумфе огня; Победа была достигнута для Бога в человеке, Божество открыло Его скрытый лик. Великая Матерь Мира в ней возникла теперь: Живой выбор полностью изменил холодный мёртвый поворот судьбы, Утвердил поступь духа на Обстоятельствах, Оттеснил бессмысленное ужасное вращающееся Колесо И остановил немой марш Необходимости. Пламенный воин с вечных вершин, Уполномоченный взломать дверь, отрицаемую и закрытую, Сорвал с лика Смерти её немой абсолют И разорвал пределы сознания и Времени.
amII: Йога Короля: Йога освобождения души Желание мира вызвало её смертное рождение. Один перед лицом извечного поиска, Главный герой загадочной игры, В которой Неизвестное преследует себя через формы И ограничивает свою вечность часами, А слепая Пустота борется за то, чтобы видеть и жить, Мыслитель и труженик в воздухе идеала, Принёс вниз для немых нужд земли её сияющую силу. Это был его дух, что спускался из высших сфер В нашу провинцию эфемерного видения Колонистом из бессмертия. Луч указующий на ненадёжных дорогах Земли, Его рождение содержало символ и знак; Его человеческое я, как полупрозрачный плащ, Скрывало Все-Мудрого, что ведёт незрячий мир. Соединённое с космическим Пространством и Временем И отдающее здесь Божественный долг земле и человеку, Великое богосыновство было его божественным правом. Хоть и соглашаясь на смертное невежество, Его знание разделяло невыразимый свет. Сила изначальной Неизменности Запуталась в моменте и его потоке, [Но] он сохранял видение Просторов позади: В нём была сила из Непознаваемого. Архивариус символов Запредельного, Казначей сверхчеловеческих мечтаний, Он нёс печать могучих воспоминаний И проливал свой грандиозный луч на человеческую жизнь. Его дни были долгим ростом к Всевышнему. Небесное существо, питавшее свои корни Средствами из оккультных духовных источников, Взбиралось сквозь белые лучи, чтобы встретить невидимое Солнце. Его душа жила, как делегат от вечности, Его ум был подобен огню, атакующему небеса, Его воля - охотнику на тропах света. Океанический импульс вздымал каждый вдох; Каждое действие оставляло следы Бога, Каждый миг был взмахом могучих крыльев. Маленький сюжет нашей смертности, Затронутый этим жильцом с высот, стал Игровой площадкой живого Бесконечного. Это телесное проявление - не всё; Форма обманывает, личность - маска; В глубине человека могут обитать небесные силы. Его хрупкий корабль переправляет через море лет Инкогнито Нетленного. Дух, что является пламенем Бога, пребывает Огненной частицей Изумительного, Художником его собственной красоты и восторга, Бессмертным в нашей смертной бедности. Этот скульптор форм Бесконечного, Этот скрытый неузнаваемый житель, Посвящённый в его собственные завуалированные тайны, Прячет в маленьком немом зёрнышке свою космическую мысль. В немой силе оккультной идеи, Определяющей предназначенную форму и действие, Пассажир из жизни в жизнь, от уровня к уровню, Меняющий его изображаемое "я" от формы к форме, Он рассматривает изображение, растущее при его взгляде, И в червяке предвидит грядущего Бога. Наконец, путешественник на путях Времени Прибывает на границы вечности. В переходный символ человечества экипированный, Он чувствует свою субстанцию бессмертного "я" И теряет своё родство со смертностью. Луч Вечного поражает его сердце, Его мысль простирается в бесконечность; Всё в нём обращается в духовные просторы. Его душа рвётся соединиться со Сверхдушой, Его жизнь омывается этой сверхжизнью. Он пил от груди Матери миров; Суперприрода топлесс заполняет его каркас: Она принимает вечную основу его духа, Как безопасность для её изменяющегося мира, И формирует фигуру её нерождённых сил. Бессмертной она воспринимает себя в нём, В существе работает Создательница без вуали: Её лицо видно сквозь его лицо, её глаза - сквозь его глаза; Её существо - его через обширную идентичность. Тогда в человеке открывается очевидное Божественное. Статическое Единство и динамическая Cила Нисходят в него, печати интегрального Божества; Его душа и тело принимают этот великолепный отпечаток. Долгая смутная подготовка - жизнь человека, Круг труда и надежды, войны и мира, Выводимый Жизнью на тёмной основе Материи. В его восхождении на вершину, куда ни одна нога ещё не ступала, Он ищет сквозь полутьму, простреливаемую огнём, Скрытую реальность, отчасти известную, всегда недостающую, Поиск нечто или некто [иного] никогда не достигал цели, Культ идеала никогда не реализовал себя здесь, [Лишь] бесконечная спираль восхождения и падения, Пока, наконец, не достигнута гигантская точка, Благодаря которой сияет его Слава, ради которой мы сотворены, И мы врываемся в бесконечность Бога. Через границу нашей природы мы убегаем В сверхприродную арку живого света. Теперь это было засвидетельствовано в том сыне Силы; В нём этот высокий переход заложил свою основу. Оригинальная и высочайшая Имманентность, При которой все процессы Природы - это искусство, Космический Работник приложил свою тайную руку, Чтобы превратить эту хрупкую грязную махину в средство небес. Присутствие вызвалось позади двусмысленного экрана: Оно взбивало его почву, чтобы [ей] выносить вес Титана, Очищая полуотёсанные блоки естественной силы, Оно превратило его душу в изваянного бога. Художник магического вещества самого себя, Что трудится над своим высоким и сложным планом В широкой мастерской чудесного мира, Смоделировал во внутреннем Времени его ритмические части. Затем произошло внезапное трансцендентное чудо: Замаскированное безупречное Величие смогло обрисовать себя, В родовых муках в оккультном чреве жизни Мечтаемое им великолепие вещей настало. Венец архитектуры миров, Мистерия супружества Земли и Неба Присоединила божественность к смертной схеме. Родился Провидец, сияющий Гость Времени. Для него ограничивающий небосвод разума наверху исчез. В грифоньем авангарде Ночи и Дня, Во всесокрывающем своде брешь прорвалась; Сознательные цели бытия откатились назад: Ориентиры маленькой личности упали, Остров эго присоединился к своему континенту. Этот мир жёстких ограничивающих форм был превзойдён: Жизненные барьеры открылись в Неизвестность. Упразднены были заветы концепций И, вычёркивая строгие пункты подчинения, Был аннулирован договор души с неведением природы. Все серые запреты были сорваны И сломана твёрдая и блестящая крышка интеллекта; Истина неразделённая нашла огромную небесную комнату; Эмпирическое видение видело и знало; Ограниченный разум стал безграничным светом, Конечное "я" совместилось с бесконечностью. Теперь его марш воспарил до [высоты] полёта орла. Из ученичества в невежестве Мудрость вознесла его до её мастерства И сделала его главным масоном души, Строитель тайного дома Бессмертных, Соискатель высочайшей безвременности: Свобода и держава взывали к нему с небес; Над сумерками разума и звёздной ночью жизни Воссияла заря духовного дня. Поскольку он возрос до своего более обширного Я, Человеческое всё меньше и меньше формировало его движения; Великое существо увидело великий мир. Бесстрашная воля к знанию осмелилась стереть Линии безопасности Разума, рисующего эти преграды Взлёту ума, погружению души в Бесконечное. Даже первые его шаги сломали наши маленькие земные границы И бродили в более просторном и свободном воздухе. Руками, поддерживаемыми преображающим могуществом, Он легко поймал, словно лук гиганта, Оставленные дремлющими в запечатанной тайной пещере Силы, что спят, неиспользуемые, внутри человека. Он превратил чудо в обычное действие И обратился к общей части божественных работ, Великолепно естественных на этой высоте, Усилий, что разрушили бы силу смертных сердец, Преследуя с королевской властью могущественной простоты Цели, слишком возвышенные для ежедневной воли Природы: Дары духа толпой пришли к нему; Они были узором его жизни и его привилегией. Чистое восприятие предоставило свою прозрачную радость: Его сокровенное видение не ожидало мысли; Оно окутывало всю Природу единым взглядом, Оно смотрело в самую суть вещей; Больше не обманутый формой, он видел душу. В существах оно знало то, что скрывалось, им неизвестное; Оно схватывало идею в уме, желание в сердце; Оно извлекало из серых складок секретности Мотивы, что люди скрывают от своих собственных глаз. Он ощущал жизнь, бьющуюся в других людях, Вторгающуюся в него с их счастьем и их горем; Их любовь, их гнев, их невысказанные надежды, Втекающие потоком или вливавшиеся волнами В неподвижный океан его спокойствия. Он услышал вдохновенный звук собственных мыслей, Вторящий эхом под сводами других умов; Мировые потоки мыслей появлялись в его видении; Его внутреннее "я" прорастало ближе к другим "я" И несло вес родства, общую связь, И всё же оставалось нетронутым, королём самого себя, одиноким. Магический аккорд оживил и настроил На эфирные симфонии старые земные струны; Это подвигло слуг ума и жизни Быть счастливыми партнёрами в отклике души, Ткани и нервы были превращены в чувствительные созвучия, Записи блеска и экстаза; это сделало Средства тела служителями духа. Небесная функция с её более тонким методом Освещает своей благодатью внешнюю приземлённость человека; Переживание душой её более глубоких оболочек Уже не спало, одурманенное господством Материи. В мёртвой стене, закрывающей нас от более широкого «я», В тайну видимого сна [ведущая,] На мистический тракт за пределами наших бодрствующих мыслей, Дверь раскрылась, построенная силой Материи, Высвобождая вещи, не связанные земным смыслом: Мир невидимый, неизвестный внешнему уму, Открылся в безмолвных пространствах души. Он восседал в тайных комнатах и смотрел На лучезарные страны нерождённых, Где все вещи, о которых мечтает ум, видны и истинны, И всё то, к чему стремится жизнь, приближается. Он видел Совершенство в их звёздных домах, Носящих славу бессмертной формы, Лежал в объятьях Вечного мира, Погружённый в биение сердца Божественного экстаза. Он жил в мистическом пространстве, где зарождается мысль, А воля вскармливается эфирным Могуществом, И питался белым молоком от Вечных сил, Пока это вырастало в подобие бога. В оккультных комнатах Свидетеля с возведёнными умом стенами На скрытых интерьерах, скрывающихся проходах Открылись окна внутреннего видения. Он овладел домом неразделённого Времени. Подняв тяжёлый занавес плоти, Он стоял на пороге, охраняемом змеем, И вглядывался в сияющие бесконечные коридоры, Тихий и прислушивающийся в безмолвном сердце К приходу нового и неизвестного. Он пристально смотрел через пустые неподвижности И слышал шаги невообразимой Идеи На далёких аллеях Запредельного. Он услышал тайный Голос, Слово, которое знает, И увидел тайный лик, что есть наш собственный [лик]. Внутренние планы раскрыли свои хрустальные двери; Странные силы и влияния коснулись его жизни. Видение пришло более высоких областей, чем наша, Осознание более ярких пространств и небес, Существ, менее ограниченных, чем недолговечные люди, И более тонких тел, чем эти преходящие образы, Предметов, слишком тонких для нашей материальной хватки, Действий, вибрирующих сверхчеловеческим светом, И движений, подталкиваемых сверхсознательной силой, И радостей, которые никогда не текли через смертные члены, И более прекрасных сцен, чем земные, и более счастливых жизней. Сознание красоты и блаженства, Знание, что становится тем, что воспринимает, Заменило разделённые чувства и сердце И заключило всю Природу в свои объятия. Разум выглянул [из тела], чтобы встретить скрытые миры: Воздух сиял и изобиловал изумительными формами и оттенками, В ноздрях трепетали небесные ароматы, На языке задержался мёд рая. Канал универсальной гармонии, Слух был потоком магической аудитории, Ложем для оккультных звуков, что земля не может слышать. По тайному тракту спящего себя Голос донёсся истины погружённой, неведомой, Что протекает под космическими поверхностями, Что слышна лишь посреди всеведающей тишины И удерживается интуитивным сердцем и тайным чувством. Он выразил бремя тайн, запечатанных и немых, Он озвучил неисполненное хотение земли И песнь обетования [ещё] нереализованных небес, И всё, что скрывается во всемогущем Сне. В непрекращающейся драме, разыгрываемой Временем В его долгом слушающем потоке, который несёт Неразрешимое сомнение мира в паломничестве без цели, Смех неспящего удовольствия вспенился и зажурчал, И ропот желания, которое не может умереть: Крик пришёл от восторга мира быть, От грандиозности и величия его воли к жизни, Воспоминание о путешествии души в космосе Путешественника сквозь магические столетия О труде существа во вселенной Материи, О поиске им мистического смысла его рождения И о радости высокого духовного отклика, Об его трепете удовлетворения и довольства От всей сладости даров жизни, О его широком дыхании и пульсе и дрожи от надежды и страха, О вкусе мук, и слёз, и экстаза, О восхищающем остром ударе внезапного блаженства, О рыданиях его страсти и бесконечной боли. Ропот и шёпот неслышимых звуков, Которые толпятся вокруг наших сердец, но не находят окон, Чтобы войти, выросли в песнь Всего, что страдает, всё ещё оставаясь неизвестным, И всего, что трудится тщетно, чтобы родиться, И всей сладости, которую никто никогда не попробует, И всей красоты, которой никогда не будет. Неслышимо для наших глухих смертных ушей Широкие ритмы мира сплетали их изумительное пение, К которому жизнь стремится подогнать наши рифмы-биения здесь, Расплавляя наши границы в безграничном, Настраивая конечное на бесконечность. Из подсознательных пещер донеслось слабое бормотание, Заикание первичного невежества; В ответ на его невнятный вопрос Туда нисходил с шеей молнии и крыльями грома Сияющий гимн Невыразимому И хорал сверхсознательного света. Всё, что открывалось там, никто не сможет здесь выразить; Видение и сон были сказками, рассказанными истиной, Или символами, более достоверными, чем факты, Или истинами, подтверждёнными сверхъестественными печатями. Бессмертные глаза приближались и смотрели в его [глаза], И существа из многих царств подходили и говорили: Вечно живые, которых мы называем мёртвыми, Могли оставить свою славу за пределами смерти и рождения, Чтобы произнести мудрость, которая превосходит все фразы: Короли зла и короли добра, Апеллянты к судейскому креслу разума, Провозглашали евангелия взаимных противоположностей, И все считали себя представителями Бога: Боги света и титаны тьмы Сражались за его душу, как за дорогостоящий приз. В каждый час, освобождённый от дрожи Времени, Поднималась песнь нового открытия, Протяжный смычковый гул юношеского эксперимента. Каждый день был духовным романсом, Как будто он родился в ярком новом мире; Приключение набрасывалось на неожиданного друга, И опасность содержала острый сладкий привкус радости; Каждое событие было глубоким опытом. Там были высокие встречи, эпические разговоры, И приходили советы, выражаемые небесной речью, И сладостные молитвы выдыхались оккультными губами, Чтобы помочь сердцу поддаться зову восторга, И сладостные искушения закрадывались из царств красоты, И внезапные экстазы из мира блаженства. Это была область чудес и восторга. Его светлое яснослышание теперь могло воспринимать всё; [Его] волновал контакт с могущественными неизвестными вещами. Пробуждённое для новой неземной близости [всего], Прикосновение отвечало тонким бесконечностям, И с серебряным криком открывающихся ворот Молнии взгляда прыгали в невидимое. Его сознание и видение постоянно росли; Они обретали более широкий размах, более высокий полёт; Он перешёл границу, отмеченную для правления Материи, И прошёл за территорию, где мысль заменяет жизнь. Внезапно он вышел из этого мира символов В безмолвное "я", где не было мира, И заглянул за предел в безымянный простор. Эти символические фигуры потеряли своё право на жизнь, Все признаки, что наши чувства могут распознать, были отброшены; Там сердце больше не билось при касании тела, Там глаза больше не смотрели на формы красоты. В редкие и прозрачные промежутки тишины Он мог парить в беззначной области, Переполненный глубоким содержанием бесформенности, Когда мир был поглощён в едином существе И всё было известно в свете идентичности, А Дух был своей собственной самоочевидностью. Верховный взгляд смотрел сквозь [его] человеческие глаза И видел все вещи и существа, как самого себя, И знал все мысли и слова, как свой собственный голос. Там единство слишком близко для поиска и объятий, И любовь - это стремление Единого к Единому, А красота - это сладкая разница Одного и того же, А единство - это душа множества. Там все истины объединены в единую Истину И все идеи воссоединены с Реальностью. Там, зная себя своим собственным бессрочным "я", Мудрость высочайшая, бессловесная, абсолютная Сидела в одиночестве в вечном Спокойствии, Всевидящая, неподвижная, суверенная и одинокая. Там знание не нуждается в словах, чтобы воплотить идею; Идея, ищущая дом в безграничности, Устав от своего бездомного бессмертия, Не просит об отдыхе в усечённой сверкающей ячейке мысли, Чьё единственное окно, обрезая взгляд на вещи, Видит только маленький свод необъятного неба Бога. Безграничное с безграничным там супруги; Находясь там, можно быть шире, чем мир; Находясь там, каждый является его собственной бесконечностью. Его центр больше не был в земном уме; Сила видящего молчания наполняла его члены: Пойманный безгласным белым прозрением В видение, что превосходит формы, В жизнь, что превосходит жизнь, Он приблизился к неподвижному сознанию, поддерживающему всё. Голос, что только речью может двигать ум, Стал безмолвным знанием в душе; Сила, что только в действии чувствует её истину, Поселилась теперь в немом всемогущем мире. Отдых среди труда миров, Пауза в радости и печали поисков Возвратили напряжение Природы к спокойствию Бога. Безбрежное единодушие положило конец жизненным спорам. Война мыслей, что являются отцами вселенной, Столкновение сил, борющихся за преобладание В громадном потрясении, что зажигает звезду, Как и в создании зерна из пыли, Орбиты, что обращают их немой эллипс в пространстве, Вспаханном поисками мирового желания, Длительные отрыжки от наводнения Времени, Мучения, окаймляющие страшную силу вожделения, Что пробуждают кинетику в тупом иле Земли И вырезают личность из грязи, Горе, что утоляет голод Природы, Импульс, что созидает с огнём боли, Судьба, что наказывает добродетель поражением, Трагедия, что разрушает долгое счастье, Плач Любви, ссора Богов Прекращаются в истине, что живёт в своём собственном свете. Его душа оставалась свободной, свидетель и король. Не поглощаемый больше в обусловленном моментом потоке, Где ум непрерывно дрейфует, как на плоту, Спеша от феномена к феномену, Он пребывал в покое в неразделённом Времени. Как будто история давно написана, но действовала сейчас, В своём настоящем он удерживал своё будущее и своё прошлое, Чувствовал в секундах бессчётные годы И видел часы, как точки на странице. Аспект неизвестной Реальности Изменил смысл космической сцены. Эта огромная материальная вселенная стала Малым результатом [действия] колоссальной силы: Обгоняющий момент вечный Луч Освещал То, что ещё не было воплощено. Мысль утвердилась в могущественной безмолвности; Трудящийся Мыслитель расширился и всё возрастал, Трансцендентная мудрость коснулась его трепещущего сердца: Его душа могла выходить за пределы освещённого барьера мысли; Ум больше не заграждал безбрежную бесконечность. Сквозь пустое отступающее небо он заметил Через последний проблеск и дрейф исчезающих звёзд Сверхсознательные царства неподвижного Мира, Где суждение исчезает и слово немо, А Немыслимое возлегает без путей и в одиночестве. Там не было ни формы, ни какого-то воскликающего голоса; Там были только Тишина и Абсолют. Из этой неподвижности возник разум новорождённый И проснулся к истинам, когда-то невыразимым, И формы появились, безмолвно значимые, Видящая мысль, самооткровения голос. Он познал источник, из которого пришёл его дух: Движение было обручено с неподвижной Обширностью; Он погрузил свои корни в Бесконечность, Он базировал свою жизнь на вечности. Сначала лишь недолго эти небесные состояния, Эти большие широко-уравновешенные подъёмы можно выдерживать. Слишком быстро нарушаются высокое и освещённое напряжение, Каменная неподвижность тела и безмолвный транс жизни, Бездыханная мощь и спокойствие безмолвного ума; Или они медленно опадают, как только закатывается золотой день. Беспокойных низших участников мир утомляет; Ностальгия по старым маленьким работам и радостям, Необходимость вызывать назад маленькие привычные "я", Идти по привычному и низшему пути, Необходимость отдохнуть в естественной позе падения, Подобно ребёнку, который учится ходить, но может ходить недолго, Сменяет титаническую волю всегда подниматься, На алтаре сердца тускнеет священный огонь. Возобновляется старая тяга подсознательных струн; Они стаскивают неготовый дух с его высот, Или унылая гравитация тянет нас вниз К слепо ведомой инерции нашей базы. И это тоже высший Дипломат может использовать, Он превращает наше падение в средство для большего подъёма. Ибо в порывистое поле невежественной Природы, В полуупорядоченный хаос смертной жизни Бесформенная Сила, Самость вечного света Следует в тени нисхождения духа; Двойная дуальность всегда одним [клином] Выбирает свой дом посреди смятения чувств. Он приходит незримым в наши тёмные части И, окутанный темнотой, совершает свою работу, Тонкий и всезнающий гость и гид, Пока они тоже не почувствуют потребность и волю измениться. Всё здесь должно научиться подчиняться более высшему закону, Клетки нашего тела должны удерживать пламя Бессмертного. Иначе только дух достиг бы своего источника, Предоставив наполовину спасённый мир его сомнительной судьбе. Природа всегда трудилась бы, неискупленная; Наша Земля всегда вращалась бы в космосе, беспомощная, И цель этого огромного творения не была бы достигнута, Пока, наконец, расстроенная вселенная не утонула бы незаконченной. Даже его богоподобная сила, поднявшись, должна упасть: Его большее сознание - отступить назад; Тусклый и затмеваемый, его внешний человек старался Вновь почувствовать былое величие, Принести высокое спасительное прикасание, эфирное пламя, Вернуть назад свою крайнюю нужду в божественной Силе. Сила всегда изливалась, как внезапный дождь, Или медленно в его груди возрастало присутствие; Оно вновь взбиралось на какую-то запомнившуюся высоту Или взлетало над вершиной, с которой оно упало. Каждый раз, когда он поднимался, большее равновесие было [достигнуто], Обитание на более высоком духовном плане; Свет пребывал в нём на большем пространстве. В этом колебании между землёй и небом, В этом невыразимом восхождении причастия В нём выросло, как растёт прибывающая луна, Великолепие целостности его души. Союз Реального с уникальным, Взгляд Единого из каждого лица, Присутствие Вечного в часах Расширило полувзгляд смертного ума на вещи, Преодолело разрыв между силой человека и Судьбой, Сделало целым фрагментарное существо, какими являемся мы здесь. Наконец, было завоёвано устойчивое духовное равновесие, Постоянное пребывание в царстве Вечного, Безопасность в Тишине и Луче, Поселение в Неизменном. Высоты его существа жили в неподвижном Я; Его разум мог покоиться на высочайшем основании И смотреть вниз на магию и игру, Где Бог-дитя возлежит на коленях у Ночи и Рассвета, А Вечное облекает себя в маскировку Времени. На тихие высоты и на беспокойные глубины Его ровный дух дал своё широкое согласие: Уравновешенная безмятежность спокойной силы, Широкий непоколебимый взгляд на волнения Времени Сталкивался с любым опытом при неизменном покое. Безразличный к горю и восторгу, Не обольщаемый чудом и зовом, Неподвижный, он созерцал поток вещей, Спокойно и обособленно поддерживая всё, что есть: Его духовная неподвижность помогала трудящемуся миру. Вдохновляемая тишиной и взглядом закрытых глаз, Его сила могла работать с новым всеозаряющим искусством Над сырым материалом, из которого сделано всё - И отказ масс Инерции, И серый фронт мирового Невежества, И несознательная Материя, и гигантская ошибка жизни. Как скульптор высекает божество из камня, Так он медленно откалывал тёмную оболочку, Линию защиты невежества Природы, Иллюзию и тайну Несознательного, В чей чёрный покров Вечный облекает свою голову, Так что он может действовать не узнанным в космическом Времени. Великолепие само-сотворения с вершин, Преображение в мистических глубинах, Более счастливая космическая работа могла начаться И сформировать облик мира в нём заново, Бог обретён в Природе, Природа осуществилась в Боге. Эта задача Силы в нём уже была видна: Жизнь построила свой дом на высоких вершинах своих; Его душа, ум, сердце стали единым солнцем; Лишь низшие сферы жизни [ещё] оставались тусклыми. Но и там, в смутной тени жизни Был [слышен] труд и огненное дыхание; Двуликое небесное могущество работало под капюшоном, Наблюдаемое неподвижным покоем внутреннего Свидетеля. Даже в борющейся Природе, остающейся ниже, Наступали яркие периоды озарений: Молнии от славы за славой сгорали, Опыт был рассказом о блеске и огне, Воздух струился вокруг кораблей богов, Странные богатства приплывали к нему из Незримого; Великолепия прозрений наполняли пустоту мысли, Знание говорило с несознательными неподвижностями, Проливались реки блаженства и сияющей силы, Визиты красоты, штормовые потоки восторга, Льющиеся свыше из всемогущей Мистерии. Орлы Всеведения оттуда склонились. Плотная завеса была разорвана, могучий шёпот услышан; Повторяющийся в уединении его души, Крик мудрости от восторженных трансцендентностей Пел в горах невидимого мира; Голоса, слышимые внутренним слухом, Передавали ему свои пророческие высказывания, И, обёрнутые пламенем, вспышки бессмертного Слова, И вспышки оккультного Света откровения Приближались к нему из недостижимой Тайны. Вдохновенное Знание восседало воцарённым внутри, Чьи секунды освещают больше, чем годы разума: Мазок раскрывающего блеска падал, Подобно акценту, указывающему на Истину, И, как небесная вспышка, проявляющая всю землю, Быстрое интуитивное различение сияло. Единственный взгляд мог отделить истинное от ложного Или поднять свой быстрый огонь факела в темноте, Чтобы проверить претендентов, толпящихся у ворот разума, Покрытых поддельными подписями богов, Обнаружить магическую невесту под её маскировкой Или просканировать кажущееся лицо мысли и жизни.
полная версия страницы