Форум » Тексты Учителей » Савитри » Ответить
Савитри
amII: Много времени нужно, чтобы выявить не переведённое никем. Но результат будет стоить того. А тему открываю сегодня.
amII: Всё же это было лишь временной схемой, Ложной видимостью, набросанной ограниченным чувством, Недостаточным самораскрытием Ума, Ранней попыткой, первым экспериментом. Это была игрушка, чтобы развлечь землю-дитя; Но знание не заканчивается на этих поверхностных силах, Что живут на краю Невежества И не осмеливаются заглянуть в опасные глубины Или вглядеться вверх, измеряя Неизвестное. Есть более глубокое видение изнутри, И, когда мы покидаем эти маленькие окрестности ума, Более великое видение встречает нас на высотах В сияющей широте взгляда духа. Наконец, в нас пробуждается Душа-свидетель, Что смотрит на невидимые истины и сканирует Неизвестное; Тогда всё принимает новый и чудесный облик: Мир дрожит от Божественного света в своём средоточии, В глубине сердца Времени двигаются и живут высокие цели, Границы жизни рушатся и соединяются с бесконечностью. Эта широкая, беспорядочная, но жёсткая схема становится Величественной путаницей Богов, Игрой, работой неоднозначной божественности. Наши поиски - это краткоживущие эксперименты, Проводимые бессловесным и непостижимым Могуществом, Проверяющим его исходы из бессознательной Ночи, Чтобы встретить его сияющее "я" Истины и Блаженства. Оно всматривается в Реальность через видимую форму; Оно трудится в нашем смертном уме и чувствах; Среди фигур невежества, В символических изображениях, нарисованных словом и мыслью, Оно ищет истину, на которую указывают все фигуры; Оно ищет источник Света с помощью лампы видения; Оно трудится, чтобы найти Делателя всех работ, Неощутимое "Я" внутри, которое есть проводник, Неведомое "Я" вверху, которое есть цель. Не всё здесь - задача ослеплённой природы: Слово, Мудрость наблюдают за нами свыше, Свидетель, санкционирующий её волю и работы, Око, невидимое в невидящих просторах; Есть Влияние Света свыше, Есть мысли, далёкие и запечатанные вечностью; Мистический мотив движет звёздами и солнцами. В этом переходе от глухой невежественной Силы К борющемуся сознанию и преходящему дыханию Могущественная Сверхприрода ожидает во Времени. Мир другой, чем мы думаем сейчас и видим, Наши жизни - более глубокая тайна, чем нам казалось; Наши умы - запускающие в гонке к Богу, Наши души - делегированные "я" от Всевышнего. Через космическое поле по узким улочкам, Просящий скудную подачку из рук Фортуны И облачённый в нищенские одежды, идёт Единый. Даже в театре этих маленьких жизней Позади действия дышит тайная сладость, Побуждение миниатюрной божественности. Мистическая страсть из колодцев Бога Протекает через охраняемые пространства души; Сила, что помогает поддерживать страдающую землю, Невидимая близость и скрытая радость. Приглушённые биения оттенков смеха, Шёпот оккультного счастья, Ликование в глубинах сна, Сердце блаженства внутри мира боли. Дитя, вскормленное тайной грудью Природы, Дитя, гуляющее в волшебных лесах, Играющее на флейте в восторге от потоков духа, Ожидает часа, когда мы повернёмся на его зов. В этом облачении плотской жизни Душа, что есть искра Бога, выживает, И иногда она прорывается через грязный экран И зажигает пламя, что делает нас отчасти божественными. В клетках нашего тела восседает скрытое Могущество, Что видит невидимое и планирует вечность, Мельчайшие наши части имеют пространство для глубочайших потребностей; Туда тоже могут прийти золотые Посланники: Дверь прорезана в грязной стене самости; Через низкий порог со склонёнными головами Проходят Ангелы экстаза и самоотдачи, А во внутреннем святилище сновидений поселились Создатели образа божественной жизни. Там есть и сострадание, и огнекрылая жертва, И вспышки симпатии и нежности Отбрасывают небесные огни из уединённого святилища сердца. Работа делается в глубокой тишине; Слава и чудо духовного чувства, Смех в вечном пространстве красоты, Трансформирующие мировой опыт в радость, Населяют тайну нетронутых глубин; Убаюканная ритмами Времени, вечность спит в нас. В запечатанном герметическом сердце, в счастливой сердцевине, Неподвижной за этой внешней формой смерти, Вечная Сущность подготавливает внутри Своей материи божественное счастье, Своё царство небесных феноменов. Даже в нашем скептическом уме невежества Приходит предвидение какого-то огромного освобождения, Наша воля медленно поднимается к нему и формирует руки. Каждая часть в нас желает своего абсолюта. Наши мысли жаждут вечного Света, Наша сила исходит от всемогущей Силы, И с тех пор как из завуалированной радости Бога были созданы миры, И с тех пор как вечная Красота требует формы, Даже здесь, где всё сделано из праха бытия, Наши сердца захвачены, уловленные формами, Наши истинные чувства слепо ищут блаженства. Наше заблуждение распинает Реальность, Чтобы заставить её родиться и [обрести] божественное тело здесь, Неодолимое, воплощённое в человеческой форме И дышащее во плоти, которую можно потрогать и обнять, Его знание должно спасти древнее невежество, Его спасительный свет - несознательную вселенную. И когда это более великое "Я", подобно морю, спустится вниз, Чтобы заполнить этот образ нашей быстротечности, Всё будет захвачено восторгом, трансформировано: В волнах невообразимого экстаза будут катиться Наши ум и жизнь, и чувства, и смех в свете, Другом, чем этот жёсткий ограниченный человеческий день, Ткани тела будут трепетать в апофеозе, Его клетки выдержат яркую метаморфозу. Это маленькое существо Времени, эта призрачная душа, Этот живой карлик-марионетка затемнённого духа, Восстанет из его блуждания в мелких мечтах. Его форма личности и его эго-облик, Лишённые этой смертной пародии, Подобно глиняному троллю, замешиваемому в бога, Новосотворённые в образе вечного Гостя, Будут уловлены [и прижаты] к груди белой Силы И, пылая райским прикасанием В розовом огне сладкой духовной милости, В красной страсти их бесконечного изменения, Вздрогнут, проснутся и затрепещут в экстазе. Будто развернув вспять чары искажения, Освободясь от чёрной магии Ночи, Отказавшись от рабства у тусклой Бездны, Он, наконец, постигнет, кто жил в невидимом, И, охваченный изумлением в сердце, поклоняющемся Царствующему Божеству-Ребёнку, преклонит колени, осознавая, Трепеща от красоты, восторга и любви. Но сначала мы должны достичь восхождения духа Из бездны, из которой взошла наша природа. Душа должна суверенно парить над формой И взбираться на вершины за пределами полусна разума; Наши сердца должны сообщаться с небесной силой, Удивить животное оккультным богом. Затем, разжигая золотой язык жертвоприношения, Призывая силы светлого полушария, Мы сбросим позор нашего смертного состояния, Сделаем бездну дорогой для нисхождения Небес, Познакомим наши глубины с божественным Лучом И расколем тьму мистическим Огнём. Снова отважившись [войти] в натальный туман, Через опасную дымку, через беременное шевеление, Он держал свой путь по берегу астрального хаоса, Среди серых лиц его демонических богов, Вопрошаемый шёпотом их мерцающих призраков, Осаждаемый колдовством их текучей силы. Подобно тому, кто идёт без проводника по чужим полям, Склоняясь к незнанию о том, где он и на что надеется, Он ступал по земле, которая проваливалась под его ногами, И путешествовал в каменной силе к мимолётной цели. Его след за ним был исчезающей линией Мерцающих точек в смутной необъятности; Бестелесный ропот перемещался рядом с ним В раненом мраке, жалуясь на свет. Огромное препятствие для его неподвижного сердца, Наблюдающая непрозрачность умножалась, когда он сдвигал Её враждебную массу мёртвых и пристально смотрящих глаз; Темнота мерцала, как гаснущий факел. Вокруг него потухло призрачное сияние, Населённое тёмными и обманчивыми обликами Тёмной и безмерной пещеры смутного Несознательного. Его единственным солнечным светом было пламя его духа. Конец Песни 5 перевод Н. Антипова, 16-22.04.2019 года
amII: Песнь VI ЦАРСТВА И БОЖЕСТВА БОЛЕЕ ВЕЛИКОЙ ЖИЗНИ Как тот, кто между тусклыми отступающими стенами К далёкому проблеску выхода из тоннеля, Надеясь на свет, идёт теперь более свободным шагом И чувствует приближение дыхания в более просторном воздухе, Так он вырвался из этой серой анархии. Он вошёл в недействительный мир, В лишённый цели регион остановленного рождения, Где бытие убегало от небытия и осмеливалось Жить, но не имело силы держаться долго. Вверху мерцал задумчивый лик неба, Мучительного, пересекаемого полосами сомнительной дымки, Путешествующего с пением блуждающих ветров И взывающего о направлении в пустоте, Подобно слепым душам, ищущим себя самих, что они потеряли, И странствующим через неведомые миры; Крылья смутного вопрошания встретили ответ Пространства. После отрицания забрезжила сомнительная надежда, Надежда на себя и на форму, и на позволение жить, И на рождение того, чего ещё никогда не могло быть, И радость от риска ума, от выбора сердца, От Милости неизвестного и от вручения внезапного сюрприза, И от прикасания уверенного восторга в неуверенных вещах: К странному неопределённому тракту привело его путешествие, Где сознание играло с бессознательным "я", А рождение было попыткой или эпизодом. Обаяние приближалось, что не могло сохранить его чар, Жаждущее Могущество, что не могло отыскать его путь, Случай, что выбрал странную арифметику, Но не мог связать с ней формы, что она создавала, Множество, что не могло защитить его сумму, Которая меньше нуля становилась и более единицы. Придя к большому и смутному ощущению, Что не заботилось определять его мимолётное течение, Жизнь трудилась в странном и мифическом воздухе, Лишённом её сладких великолепных солнц. В воображаемых мирах, никогда ещё не становившихся истинными, Длительное мерцание на грани творения Одно блуждало и мечталось и никогда не останавливалось, чтобы воплотить [себя]: Воплотить означало бы разрушить это магическое Пространство. Чудеса сумеречной волшебной страны, Полной красоты, странно, тщетно созданной, Волнение причудливых реальностей, Смутные знаки Великолепия, запечатлённого наверху, Пробудили страсть желания глаз, Вынудили поверить влюблённой мысли И привлекли сердце, но не привели его к цели. Магия текла, словно движущиеся сцены, Что сохраняли на какое-то время свою мимолётную утонченность Бережливых линий, очерченных абстрактным искусством В редком скудном свете слабой кистью сновидения На серебряном фоне неопределённости. Младенческое сияние небес ближе к утру, Огонь, интенсивно задуманный, но никогда не зажигаемый, Ласкал воздух жаркими намёками дня. В совершенной жажде шарма несовершенства, Озарённые, пойманные в ловушку Невежества, Эфирные существа, привлечённые соблазном тела В этот регион обещаний, взмахивая невидимыми крыльями, Пришли, голодные, за радостью конечной жизни, Но были слишком божественными, чтобы ступать по сотворённой почве И разделять судьбу бренных вещей. Дети невоплощённого Отблеска, Возникшие от бесформенной мысли в душе И влекомые непреходящим желанием, Пересекали поле преследующего [их] взгляда. Там работала Воля, что не упорствовала и терпела неудачу: Жизнь была поиском, но найденное никогда не появлялось. Ничто там не удовлетворяло, но всё манило, Казалось, что бывают вещи, никогда не завершающиеся, Виделись образы, что выглядели живыми действиями, И символы скрывали смысл, который они должны были выражать, Бледные сны становились реальными для глаз сновидца. Туда приходили души, что тщетно стремились к рождению, И духи, пойманные в ловушку, могли [там] блуждать неограниченное время, Но никогда не находили истины, которой они живут. Все бежали подобно надеждам, что ищут скрытый шанс; Не было ничего твёрдого, ничто не ощущалось завершённым: Всё было ненадёжно, чудесно и частично истинно. Это, казалось, было царство жизней, что не имеют основы. Затем осенил более великий поиск, расширенное небо, Путешествие под крыльями размышляющей Силы. Сначала пришло царство утренней звезды: Сумеречная красота трепетала под его копьём И пульсация обещания более широкой Жизни. Затем медленно взошло огромное и сомнительное солнце, И в его свете она создала из себя мир. Там был дух, что искал его собственное глубинное "я", Но был доволен фрагментами, выставленными напоказ, И частями жизни, что противоречили целому, Но, сложенные вместе, могли однажды стать истиной. И всё же что-то, казалось, было, наконец, достигнуто. Растущий объём воли существовать, Текст жизни и график силы, Скрипт действий, песня сознательных форм, Отягощённых смыслами, ускользающими от захвата мыслью, И переполненных оттенками ритмического крика жизни, Могли написать себя на сердцах живых существ. Во вспышке могущества тайного Духа, В ответном восторге Жизни и Материи Можно было уловить некое лицо бессмертной красоты, Что придавало бессмертие радости момента, Некое слово, способное воплотить высочайшую Истину, Выскочившее от случайного напряжения души, Некий оттенок Абсолюта мог упасть на жизнь, Некая слава знания и интуитивного видения, Некая страсть восторженного сердца Любви. Иерофант бестелесной Тайны, Интернированный в незримую духовную оболочку, Воля, что выталкивает чувства за пределы их диапазона, Чтобы ощущать неосязаемые свет и радость, Отчасти нашла свой путь в покой Невыразимого, Отчасти захватила запечатанную сладость желания, Что жаждало [испить] из груди таинственного Блаженства, Отчасти проявила завуалированную Реальность. Душа, не закутанная в свой плащ ума, Могла уловить истинный смысл мира форм; Освещённая видением в мысли, Воспламенённая понимающим пламенем сердца, Она могла удерживать в сознательном эфире духа Божественность символической Вселенной. Это царство вдохновляет нас нашими обширными надеждами; Силы его осуществили высадку на наш земной шар, Знаки его начертали свой узор в наших жизнях: Оно придаёт суверенное движение нашей судьбе, Его блуждающие волны мотивируют высокий всплеск нашей жизни. Всё, что мы ищем, имеет прообраз там, И всё, о чём мы не знали и никогда не искали, Также однажды должно родиться в человеческих сердцах, Чтобы Вневременный мог осуществиться в вещах. Воплощённая в мистерии дней, Вечная в незамкнутой Бесконечности, Восходящая бесконечная возможность Поднимается высоко по безвершинной лестнице снов Существа, что навсегда в сознательном трансе. Всё, что на этой лестнице, ведёт к невидимому концу. Энергия нескончаемой быстротечности совершает Путешествие, из которого нет гарантированного возврата, Паломничество Природы в Неизвестное. Как будто в её восхождении к её потерянному источнику Она надеется развернуть всё, что когда-либо могло существовать, Её высокая процессия движется от ступени к ступени, Прогресс прыгает от вида к большему виду, Процесс марширует от формы к более обширной форме, [Это] караван неисчерпаемых Формаций безграничной Мысли и Силы. Её вневременная Мощь, что когда-то лежала на коленях Безначального и бесконечного Покоя, Теперь отделена от бессмертного блаженства Духа, Воздвигает в типе все радости, которые она потеряла; Облекая преходящую субстанцию в форму, Она надеется освобождением от творящего акта Перескочить когда-нибудь пропасть, которую она не может заполнить, Исцелить на время рану разделения, Вырваться из тюрьмы моментов ничтожества И встретиться с широкими величественностями Вечности В неопределённом поле времени, разделённом здесь [на части]. Она почти приближается к тому, что никогда не может быть достигнуто; Она заключает вечность в часы И наполняет маленькую душу Бесконечностью; Недвижимое склоняется к магии её зова; Она стоит на берегу в Безграничном, Воспринимает бесформенного Обитателя во всех формах И ощущает вокруг себя объятия бесконечности. Её задача не имеет конца; она не служит никакой цели, Но трудится, ведомая безымянной Волей, Что пришла из какого-то непознаваемого бесформенного Простора. Это её тайная и невыполнимая задача - Поймать беспредельное в сеть рождения, Облечь дух в физическую форму, Одолжить речь и мысль Невыразимому; Она подталкивается к раскрытию вечно Непроявленного. И всё же благодаря её мастерству было сделано невозможное: Она следует своему возвышенному иррациональному плану, Изобретает приёмы её магического искусства, Чтобы найти новые тела для Бесконечного И образы для Невообразимого; Она заманила Вечное в объятия Времени. Даже теперь ни себя она не знает, ни то, что сотворила. Ибо всё произведено под загадочной маской: Видимость другого аспекта, чем скрытая истина, Носит на себе фокус иллюзии, Фальшивую управляемую временем нереальность, Незавершённое творение изменяющейся души В теле, изменяющемся [вместе] с обитателем. Незначительны её средства, бесконечна её работа; На огромном поле бесформенного сознания, В маленьких конечных штрихах ума и чувств Она бесконечно раскрывает бесконечную Истину; Вневременная мистерия вырабатывается во Времени. Величие, о котором она мечтала, её действия упустили, Её труд - это страсть и боль, Восторг и мука, её слава и её проклятие; И всё же она не может выбирать, но трудится; Её могучее сердце запрещает ей прекращать. Пока существует мир, её неудача живёт Удивительным и вмешивающимся взглядом Разума, Безрассудством и неописуемой красотой, Великолепным безумием воли к жизни, Смелостью, бредом восторга. Это закон её существа, его единственный ресурс; Она насыщается, хотя удовлетворение никогда не приходит, Её голодная воля расточает повсюду Её многообразные фантазии о Себе И тысячу форм одной и той же Реальности. Мир, что она создала, затронут бегущей каймой истины, Мир, брошенный в мечту о том, что он ищет, Икона истины, форма сознательной мистерии. Он не сдерживался, как земной ум, Окружённый твёрдыми барьерами очевидных фактов; Он осмелился доверять уму снов и душе. Охотник за духовными истинами, Что ещё только мыслил или догадывался, или удерживался верой, Он схватил нарисованную в воображении Райскую птицу и заключил её в клетку. Эта более великая жизнь очарована Невидимым; Она взывает к некоему наивысшему Свету за пределами её досягаемости, Она может чувствовать Тишину, что освобождает душу; Она чувствует прикасание спасителя, луч божественного: Красота, добро и истина - вот её божества. Она ближе к небесным небесам, чем видят земные глаза, И [её] темнота страшнее, чем жизнь человека может вынести: Она имеет родство с демоном и Богом. Странный энтузиазм тронул её сердце; Она жаждет высот, она страстно желает высочайшего. Она ищет совершенное слово, совершенную форму, Она прыгает на вершину мысли, на вершину света. Ибо Бесформенное приближается формой, И полное совершенство граничит с Абсолютом. Как дитя небес, которое никогда не видело его дома, Её импульс встречает вечное в точке: Она может лишь приблизиться и коснуться, но не может удержать; Она может лишь напрячься в сторону какой-то яркой крайности: Её величие в том, чтобы искать и творить. На каждом плане это Величие должно творить. На земле, в небесах, в аду она всё та же; В каждой судьбе она играет её могущественную роль. Хранительница огня, что зажигает солнца, Она торжествует в её славе и её могуществе: Противостоящая, угнетённая, она несёт желание Бога родиться: Дух выживает на почве небытия, Мировая сила переживает шок утраты иллюзий мира: Немая, она всё ещё Слово, инертная - Могущество. Здесь, падшая, рабыня смерти и невежества, К бессмертным вещам она ведома, чтобы [к ним] стремиться, И движима, чтобы знать даже Непознаваемое. Даже невежественный, нулевой, её сон творит мир. Когда наиболее невидима, наиболее могущественно она работает; Находящаяся в атоме, погребённая в прахе, Её быстрая творящая страсть не может прекратиться. Несознание - это её долгая гигантская пауза, Её космический обморок - колоссальная фаза: Рождённая во Времени, она скрывает её бессмертие; В смерти, в её постели, она ожидает часа, чтобы подняться. Даже если отвергнут Свет, что послал её вперёд, И мертва надежда, в которой она нуждалась для её задачи, Даже когда её ярчайшие звёзды гаснут в Ночи, Выкармливаемая трудностями и бедствиями И с болью для служанки её тела, массажистки, кормилицы, Её измученный невидимый дух всё ещё продолжает Трудиться, хоть и во тьме, творить, хоть и с муками; Она носит распятого Бога на её груди. В холодных бесчувственных глубинах, где нет радости, Замурованная, подавленная сопротивляющейся Пустотой, Где ничто не движется и ничто не может становиться, Она всё ещё помнит, всё ещё призывает умение, Которое Чудотворец дал ей при её рождении, Придаёт сонной бесформенности облик, Открывает мир там, где раньше ничего не было. В царствах, ограниченных распростёртым кругом смерти, Тёмной вечностью Невежества, Дрожью в инертной несознательной массе, Или заточённых в неподвижных вихрях Силы, Глухих и немых при слепом принуждении Материи, Она отказывается неподвижно спать в пыли. Затем, в наказание за её бунтарское пробуждение, Вызванное лишь жёсткими механическими Обстоятельствами, Как орудием её магического ремесла, Она лепит богоподобные чудеса из грязи; В плазму она вкладывает её немой бессмертный порыв, Помогает живой ткани мыслить, закрытому чувству ощущать, Мелькает в хрупких нервах острыми посланиями, В сердце плоти чудесным образом любит, Грубым телам даёт душу, волю, голос. Она всегда призывает, будто волшебным жезлом, Бесчисленных существ, формы и сцены, Факелоносцев её великолепия через Время и Пространство. Этот мир - её долгое путешествие сквозь ночь, Солнца и планеты, будто лампы, освещают её путь, Наш разум - доверенный её мыслей, Наши чувства - её вибрирующие свидетели. Там, черпая свои знаки из вещей, отчасти истинных, отчасти ложных, Она трудится, чтобы заменить реализованными мечтами Память о её потерянной вечности. Таковы её деяния в этом огромном мировом невежестве: Пока завеса не будет снята, пока ночь не мертва, При свете или во тьме, она продолжает её неустанный поиск; Время - её путь бесконечного паломничества. Одна могучая страсть движет всеми её работами. Её вечный Возлюбленный - причина её действий; Для него она выпрыгнула вперёд из невидимых Просторов, Чтобы переместиться сюда, в совершенно бессознательный мир. Его действия - её коммерция с её скрытым Гостем, Его настроения она принимает за страстные формы её сердца; В красоте она дорожит солнечным светом его улыбки. Стыдясь её богатой космической бедности, Она задабривает её маленькими дарами его могущество, Хранит в её сценах верность его взгляду И уговаривает его большеглазые блуждающие мысли обитать В фигурах её миллионно-импульсной силы. Лишь привлекать её завуалированного компаньона И удерживать его близко от её груди в её мировом плаще, Чтобы он не вернулся из её объятий в его бесформенный покой, - Есть [всё] занятие её сердца и её цепкая забота. Но когда он наиболее близок, она чувствует его далёким. Ибо противоречие - закон её природы. Хотя она всегда [пребывает] в нём, а он в ней, Словно не ведая о вечной связи, Её воля в том, чтобы запереть Бога в её работах И охранять его, как её любимого пленника, Чтобы они никогда не могли вновь расстаться во Времени. Сначала она устроила роскошную палату Для сна духа, глубокую внутреннюю комнату, Где он спит, как забытый гость. Но теперь она поворачивается, чтобы разрушить чары забвения, Будит спящего на скульптурном диване; Она вновь находит Присутствие в форме И в свете, который пробуждается вместе с ним, восстанавливает Смысл в спешке и торможении Времени, И через этот ум, что когда-то затмевал душу, Проходит сияние невидимого божества. Через светящийся сон духовного пространства Она строит творение, подобное радужному мосту Между изначальной Тишиной и Пустотой. Сеть создаётся из мобильной Вселенной; Она плетёт ловушку для сознательного Бесконечного. С ней знание, что скрывает его шаги И выглядит немым всемогущим Невежеством. С ней сила, что творит истинные чудеса; Невероятное - это её материал обычных фактов. Её цели, её работы оказываются загадками; Изученные, они становятся другими, чем были, Объяснённые, они кажутся ещё более необъяснимыми. Даже в нашем мире воцарилась тайна, Скрыта хитрая земная ширма тривиальной простоты; Её большие уровни сделаны из магии. Здесь загадка показывает свою великолепную призму, Здесь нет глубокой маскировки обыденностью; Оккультный, глубокий приходит весь опыт, Диво всегда ново, чудо божественно. Есть скрытое бремя, таинственное прикасание, Есть загадка скрытого смысла. Хотя никакая земная маска не давит на её лицо, Она скрывается в себя от её же собственного взгляда. Все формы есть знаки какой-то завуалированной идеи, Чья тайная цель скрывается от преследования ума, Но всё же является чревом суверенного последствия. Там каждая мысль и чувство - это действие, И каждое действие - символ и знак, И каждый символ скрывает живое могущество. Она строит вселенную из истин и мифов, Но то, что ей больше всего нужно, она не может построить; Всё показываемое есть форма или копия Истины, Но Реальное скрывает от неё своё мистическое лицо. Всему остальному, что она находит, недостаёт вечности; Всё разыскивается, но Бесконечное упускается. Сознание, озарённое Истиной свыше, Ощущалось; оно видело свет, но не Истину: Оно уловило Идею и построило из неё мир; Оно создало там Образ и назвало его Богом. И всё же что-то истинное и внутреннее таилось там. Существа этого мира большей жизни, Обитатели более истинного воздуха и более свободного пространства, Живут не телом и не внешними вещами: Более глубокая жизнь была местопребыванием их "я". В этом интенсивном пространстве близости Объекты обитают, как компаньоны души; Действия тела - это второстепенный сценарий, Поверхностное отображение жизни внутри. Все силы - это свита Жизни в этом мире, А мысль и тело двигаются, как её слуги. Вселенские шири дают ей место: Все чувствуют космическое движение в их действиях И являются инструментами её космической мощи. Или их собственное "я" они делают их вселенной. Всем, кто поднялся к более великой Жизни, Голос нерождённых вещей шепчет [что-то] на ухо, Их глазам, посещаемым неким высоким солнечным светом, Устремление показывает образ короны: Чтобы выработать семя, которое она бросила внутрь, Чтобы достичь её силы, в них живут её создания. Каждый - это величие, растущее к высотам, Или из его внутренних центральных океанов наружу; В круговой ряби концентрической силы Они поглощают, пресыщаясь, своё окружение. Даже из такой величины многие строят хижины; Замкнутые в более узких широтах и в более кратких перспективах, Они живут, довольствуясь некоторым небольшим завоёванным величием. Управлять маленькой империей самих себя, Быть личностью в их личном мире, Делать радости и горести окружающих своими И удовлетворять свои жизненные мотивы и жизненные потребности - Это достаточная плата и должность для этой силы, Управляющей Личностью и её судьбой. Это была переходная линия и стартовая точка, Первая иммиграция в небесное Для всех, кто переходит в эту сверкающую сферу: Это родственники нашей земной расы; Этот регион граничит с нашим смертным состоянием. Из этого более широкого мира исходят наши более великие движения, Его могущественные формации строят наши растущие "я"; Его творения - наши более яркие копии, - Завершают типажи, которые мы лишь инициируем, И надёжно являются теми, кем мы стремимся стать. Как будто продуманные вечные характеры, Целые, не увлекаемые, как мы, противоположными течениями, Они следуют невидимому лидеру в сердце, Их жизни подчиняются закону внутренней природы. Там хранится кладезь величия, форма героя; Душа - бдительный строитель её судьбы; Нет духа безразличного и инертного; Они выбирают их сторону, они видят Бога, которому поклоняются. Битва ведётся между истинным и ложным, Паломничество отправляется к божественному Свету. Ибо даже Невежество там стремится знать И сияет блеском далёкой звезды; Там есть знание в сердце сна, И природа приходит к ним, как сознательная сила. Идеал - их лидер и их король: Стремясь к монархии солнца, Они взывают в Истине к их высокой правительнице, Удерживая её воплощаемой в их ежедневных действиях, И наполняют их мысли её вдохновенным голосом, И преображают их жизни в её дышащую форму, Пока они тоже не разделят её солнечно-золотую божественность. Или они подписываются на истину Тьмы; Будь то за Небеса или Ад, они должны вести войну: Воины Добра, они служат сияющему делу, Или являются солдатами Зла в уплату за Грех. Для зла и добра равное владение сохраняется везде, Где Знание есть близнец Невежества. Все силы жизни стремятся к их божеству В широте и смелости этого воздуха, Каждая строит её храм и расширяет её культ, И Грех там тоже есть божественность. Утверждая красоту и великолепие её закона, Она требует жизнь как её естественное владение, Занимает трон мира или облачается в папскую мантию: Её поклонники провозглашают её священное право. Ложь в красной тиаре они почитают, Поклоняются тени искривлённого Бога, Признают чёрную Идею, которая выкручивает мозг, Или лгут с блудной Силой, которая убивает душу. Мастерская добродетель делает величавую позу Или Титаническая страсть подстрекает к гордому беспокойству: На алтаре Мудрости они - короли и жрецы, Или их жизнь - это жертва идолу Власти. Или Красота сияет над ними, подобно блуждающей звезде; Слишком далёкие, чтобы дотянуться [до неё, слишком] страстные, они следуют за её светом; В Искусстве и жизни они ловят луч Все-Прекрасного И делают мир сияющим дворцом их сокровищ: Даже обычные фигуры одеваются в чудо; Шарм и величие, заключённые в каждом часе, Пробуждают радость, которая дремлет во всех созданных вещах. Могучая победа или могучее падение, Трон на небесах или яма в аду, Двойную Энергию они оправдали, И отметили их души её огромной печатью: Что бы ни сделала с ними Судьба, они это заслужили; Что-то они содеяли, кем-то они явились, [теперь] изживают. Материя есть результат души, а не её причина. В противовес земной истине вещей Грубое весит меньше, тонкое значит больше; На внутренние ценности навешивается внешний план. Как трепещет от мысли выражающее слово, Как жаждется действие со страстью души, Так кажущийся разумным облик этого мира, Вибрируя, оглядывается назад на некую внутреннюю мощь. Ум, не ограниченный внешними чувствами, Придавал фигуры невесомостям духа, Воздействия мира регистрировались без каналов И превращались в конкретную дрожь тела, В яркие работы бестелесной Силы; Могущества, здесь подсознательные, что действуют незримо Или из засады, притаившись за стеной, Вышли вперёд, раскрывая их лица. Оккультизм там рос открыто, очевидное содержало Скрытый поворот и взваливало неизвестное на плечи; Невидимое ощущалось и толкалось зримыми фигурами. В общении двух встретившихся умов Мысль смотрела на мысль и не нуждалась в речи; Эмоция обнимала эмоцию в двух сердцах, Они чувствовали трепет друг друга во плоти и нервах Или таяли друг в друге и становились огромными, Как когда два дома горят, и огонь соединяется с огнём: Ненависть сражалась с ненавистью, и любовь врывалась в любовь, Воля боролась с волей на невидимой почве ума; Ощущения других, проходя насквозь, подобно волнам, Оставляли дрожать каркас тонкого тела, Их гнев мчался галопом в грубой атаке, Грохотом топочущих копыт по трясущейся земле; Кто-то чувствовал, как горе другого вторглось в [его] грудь, Радость другого, ликуя, бежала в крови: Сердца могли сближаться через расстояния, голоса [слышались] рядом, Что говорили на берегу чужих морей. Там бился пульс живого обмена: Существо ощущалось существом, даже когда [оно] далеко, И сознание отвечало сознанию. И всё же окончательного единства там не было. Была отделённость души от души: Можно было построить внутреннюю стену молчания, Броню сознательной мощи, что защищает и укрывает; Существо могло быть замкнутым и уединённым; Кто-то мог оставаться обособленным в себе, одиноким. Идентичность ещё не была покоем союза. Всё было ещё несовершенным, отчасти известным, отчасти сделанным: Чудо Несознательного [было] преодолено, Чудо Сверхсознательного, до сих пор Неизвестное, само-завёрнутое, неосязаемое, непознаваемое, Смотрело вниз на них, источник всего, чем они были. Как формы, они пришли из бесформенной Бесконечности, Как имена, жили в безымянной Вечности. Начало и конец были оккультными; Средний термин работал необъяснимо, резко: Это были слова, что говорили с обширной бессловесной Истиной, Это были цифры, заполнявшие незаконченную сумму. Никто по-настоящему не знал себя, не знал мир Или Реальность, живущую там воплощённой: Они знали лишь, что Ум может воспринимать и творить Из огромного хранилища тайного Сверхразума. Темнота под ними, яркая Пустота наверху, Неуверенные, они жили в огромном восходящем Пространстве; Мистериями они объясняли Мистерию, Загадочный ответ встречался с загадкой вещей. Двигаясь в этом эфире неопределённой жизни, Он сам вскоре стал загадкой для себя; Он видел всё, как символы, и искал их смысл. Через [высоко] взметнувшиеся источники смерти и рождения И через подвижные границы изменения души, Охотник на творческой тропе духа, Он следовал по прекрасным и могучим путям жизни, Преследуя её запечатанный грозный восторг В опасном приключении без конца. Сначала в этих больших шагах не видно было цели: Лишь широкий источник всех вещей, что он видел здесь, Смотрел на более широкий источник за пределами. Ибо, как только она удалилась от земных линий, Более напряжённое притяжение Неизвестного стало ощущаться, Более высокий контекст освобождающей мысли Подтолкнул её к чуду и открытию; Наступило высшее освобождение от мелочных забот, Более могучий образ желания и надежды, Более обширная формула, более величественная сцена. Всегда кружась, она [стремилась] к некоему далёкому Свету: Её знаки всё ещё больше скрывали, чем показывали; Но, связанные с каким-то непосредственным видением и волей, Они теряли их цель в радости использования, Пока, лишённые их бесконечного значения, не становились Шифром, сияющим нереальным смыслом. Вооружённая магическим призрачным луком, Она целилась в мишень, остававшуюся невидимой И всегда считающуюся далёкой, хоть и всегда близкую. Как тот, кто пишет озарённые символы, Ключ-книгу из неразборчивого магического текста, Он рассматривал её тонкие запутанные странные узоры И демонстрируемую трудную теорему её ключей, Прослеживал в чудовищных песках пустынного Времени Нитевидные начала её титанических работ, Наблюдал её шараду действий с каким-то намёком, Читал жесты её силуэтов И старался поймать в их обременённом течении Танец-фантазию её эпизодов, Ускользающих в ритмическую тайну, Мерцание мимолётных ног на исчезающей почве. В лабиринтной структуре её мыслей и надежд И в закоулках её сокровенных желаний, В сложных уголках, переполненных её мечтами И раундами, пересекаемыми интригами неуместных раундов, Странник, блуждающий среди мимолётных сцен, Он терял их знаки и преследовал всякую ошибочную догадку. Он всегда встречал ключевые слова, не имея к ним ключа. Как солнце, что ослепляло его собственный глаз видения, Блестящий капюшон светящейся загадки Освещал плотный пурпурный барьер неба мысли: Тусклый великий транс показывал её звезды в ночи.
amII: Как будто сидя в проёме открытого окна, Он читал при вспышках молнии на [очередной] переполненной вспышке Главы её метафизического романа О поисках душой утраченной Реальности И о её вымыслах, основанных на подлинном факте духа, О её капризах, самомнениях и запертых смыслах, О её необдуманных, непостижимых причудах и таинственных превращениях. Великолепные покровы её тайны, Что укрывают её желанное тело от взгляда, Странные и [что-то] означающие формы, вытканные на её одеянии, Её выразительные очертания душ вещей Он видел, её фальшивую прозрачность оттенков мыслей, Её богатую парчу с вышитыми изображёнными фантазиями, И изменчивые маски, и вышивки для маскировки. Тысячи сбивающих с толку лиц Истины Смотрели на него из её форм неизвестными глазами, И бессловесными ртами, неузнаваемые, Говорили из фигур её маскарада Или вглядывались из неясного великолепия И тонкого блеска её драпировок. Во внезапных проблесках Неведомого Невыразительные звуки становились правдивыми, Идеи, что казались бессмысленными, вспыхивали истиной; Голоса, что доносились из невидимых ожидающих миров, Произносили слоги Непроявленного, Чтобы облечь тело мистического Слова, И волшебные диаграммы оккультного Закона Запечатывали некую точную нечитаемую гармонию Или использовали цвет и фигуру, чтобы воссоздать Геральдический герб тайных вещей Времени. В её зелёных дебрях и скрытых глубинах, В её чащах радости, где опасность обнимается с восторгом, Он заметил скрытые крылья её поющих надежд, Мерцание голубого, золотого и алого огня. В её укромных закоулках, граничащих со случайными полевыми тропинками, У её поющих ручейков и спокойных озёр Он находил сияние её золотых плодов блаженства И красоту её цветов мечты и вдохновения. Словно чудо, вызванное изменением сердца от радости, Он наблюдал в алхимическом сиянии её солнц Малиновую вспышку единственного мирского цветка На древе жертвы духовной любви. В сонном великолепии её полдней он видел Непрестанное повторение в течение часов Танца стрекоз Мысли на потоке тайны, Что скользит, но никогда не испытывает [прелесть] его журчания, И слышал смех её розовых желаний, Бегущих, как будто вырываясь из желанных рук, Звеня сладкими ножными колокольчиками фантазии. Среди живых символов её оккультной силы Он двигался и ощущал их, как близкие реальные формы: В той жизни, более конкретной, чем жизни людей, Пульсировали биения сердца скрытой реальности: Там воплощалось то, что мы [ещё] только думаем и чувствуем, Cамооформлялось то, что здесь принимает внешние заимствованные формы. Товарищ Безмолвия на её суровых высотах, Принятых её могучим одиночеством, Он стоял с ней на медитирующих пиках, Где жизнь и бытие - таинство, Предлагаемое потусторонней Реальности, И видел, как она выпускает в бесконечность Её орлов, скрытых колпаками значимости, Посланников Мысли к Непознаваемому. Отождествляясь в видении души и в чувстве души, Входя в её глубины, как в дом, Он становился всем, чем она была или хотела быть, Он мыслил её мыслями и путешествовал её шагами, Жил её дыханием и смотрел на всё её глазами, Так он мог узнать тайну её души. Свидетель, захваченный его сценой, Он восхищался её великолепным фасадом помпезности и игры, И чудесами её богатого и тонкого ремесла, И трепетал от настойчивости её крика; Страстный, он выносил чары её могущества, Ощущал возложенную на него её внезапную таинственную волю, Её руки, что замешивают судьбу в их неистовых объятиях, Её прикасания, что двигают, её силы, что захватывают и ведут. Но также он видел и это: её душу, что рыдала внутри, Её тщетные поиски, что цеплялись за ускользающую истину, Её надежды, чей мрачный взгляд сочетался с отчаянием, Страсть, овладевшую её жаждущими членами, Тревогу и восторг её жаждущих грудей, Её ум, что трудится, неудовлетворённый своими плодами, Её сердце, что не захватывает единственного Возлюбленного. Он всегда встречал завуалированную и ищущую Силу, Изгнанную богиню, строящую имитируемые небеса, Сфинкса, чьи глаза смотрят на скрытое Солнце. Всегда он ощущал вблизи дух в её формах: Его пассивное присутствие было силой её природы; Это была единственная реальность в видимых вещах, Даже на земле дух есть ключ к жизни, Но её заскорузлая внешняя сторона ни в чём не несёт его следа. Его печать на её действиях не прослеживается. Пафос потерянных высот - это его призыв. Лишь иногда угадывается призрачная линия, Что кажется намёком на завуалированную реальность. Жизнь взирала на него смутными беспорядочными очертаниями, Предлагая картину, что не могли удержать глаза, Историю, что ещё не была написана. Как на отрывочном полузабытом рисунке, Смысл жизни скрылся от преследующих глаз. Облик жизни скрывает реальную самость жизни от взгляда; Тайный смысл жизни записан внутри, [либо] вверху. Мысль, что придаёт ей смысл, живёт далеко за её пределами; Она не видна в её полузаконченном рисунке. Тщетно мы надеемся прочитать загадочные знаки Или найти слово из наполовину разгаданной шарады. Лишь в этой более великой жизни можно найти Зашифрованную мысль, намёк на какое-то истолкованное слово, Что делает земной миф понятной историей. Временами, наконец, виделось что-то похожее на истину. В полуосвещённом воздухе опасной тайны Взгляд, что смотрит на тёмную половину истины, Разглядел образ среди яркого пятна И, вглядываясь сквозь туман тонких оттенков, Он увидел полуслепого, скованного бога, Озадаченного миром, в котором он двигался, Но сознающего, что какой-то свет побуждает его душу. Привлеченный странными далёкими мерцаниями, Ведомый флейтой далёкого Музыканта, Он искал его путь среди смеха и зова жизни И указующего хаоса из её мириад шагов К какой-то совокупной глубокой бесконечности. Вокруг толпился лес её знаков: Наугад он читал выпрыгивающие стрелы Мысли, Что поражали цель догадкой или освещённой случайностью, Её меняющиеся цветные дорожные огни идеи, И её сигналы неуверенных быстрых событий, Иероглифы её символических пышных зрелищ И её ориентиры на запутанных путях Времени. В её лабиринтах приближения и отступления С любой стороны она притягивает его и отталкивает, Но, притягивая слишком близко, ускользает из его объятий; Она ведёт его всеми путями, но среди них нет ни одного уверенного. Очарованный многоголосым чудом её пения, Привлечённый колдовством её настроений И движимый её небрежным касанием к радости и горю, Он теряет себя в ней, а не завоёвывает её. Мимолётный рай улыбается ему из её глаз: Он мечтает о её красоте, навеки принадлежащей ему, Он мечтает о его мастерстве, которое будет нести её тело, Он мечтает о магии её груди блаженства. В её озарённом скрипте, в её причудливом Переводе чистого оригинального текста Бога Он рассчитывает прочесть Чудесное Священное Писание, Иератический ключ к неведомым блаженствам. Но Слово Жизни скрыто в её скрипте, Пение жизни потеряло его божественную ноту. Невидимый, пленённый в доме звуков Дух, потерянный в великолепии сна, Слушает многоголосую оду иллюзии. Нежная ткань колдовства крадёт сердце Или огненная магия окрашивает её тона и оттенки, Но они лишь пробуждают трепет преходящей милости; Как блуждающий марш, поражённый странствующим Временем, Они призывают к недолгому неудовлетворённому восторгу Или купаются в наслаждениях ума и чувств, Но упускают светлый отклик души. Слепое биение сердца, что достигает радости сквозь слёзы, Тоска по вершинам, никогда не достигаемым, Экстаз несбывшегося желания Следуют за последними небесными подъёмами её голоса. Воспоминания о прошлых страданиях превращаются В сладкий исчезающий след старой печали: Её слёзы превратились в жемчужины алмазной боли, Её печаль - в магическую корону песни. Кратки её обрывки счастья, Что касаются поверхности, а затем убегают или умирают: Потерянное воспоминание отдаётся эхом в её глубинах, Бессмертное стремление принадлежит ей, скрытый зов её "я"; Пленник в ограниченном мире смертных, Дух, раненный жизнью, рыдает в её груди; Лелеемое страдание - её глубочайший крик. Скиталец по заброшенным, безнадёжным маршрутам, Вдоль дорог звука разочарованный голос, покинутый, Взывает к забытому блаженству. Заблудившись в эхе пещер Желания, Он охраняет призраки умерших надежд души И сохраняет живым голос умерших вещей Или задерживается на сладких и заблудших нотах, Охотясь за удовольствием в сердце боли. Роковая рука коснулась космических струн, И вторжение беспокойного напряжения Покрывает скрытый ключ внутренней музыки, Что неслышно направляет поверхностные каденции. И всё же это радость жить и творить, И радость любить и трудиться, хотя всё терпит неудачу, И радость искать, хотя всё, что мы находим, обманывает, И всё, на что мы опираемся, предаёт наше доверие; Но что-то в его глубине стоило боли, Страстное воспоминание преследует огнём экстаза. Даже горе несёт в себе радость, скрытую под его корнями: Ибо ничто не является действительно тщетным из того, что сделано Единым: В наших разбитых сердцах выживает сила Бога, И звезда победы всё ещё освещает наш отчаянный путь; Наша смерть сделана переходом к новым мирам. Это добавляет к музыке Жизни свой нарастающий гимн. Всем она предоставляет славу её голоса; Небесные восторги шепчут её сердцу и проходят, Земные мимолётные желания взывают с её губ и исчезают. Лишь Богом данный гимн избегает её искусства, Что пришло с ней из её духовного дома, Но остановилось на полпути и потерпело неудачу, безмолвное слово Пробудилось в какой-то глубокой паузе ожидающих миров, Ропот, приостановленный в тишине вечности: Но дыхание исходит не из божественного покоя: Роскошная интерлюдия оккупирует уши, И сердце слушает, и душа соглашается; Мимолётная музыка, которую она повторяет, Растрачивает вечность на скоротечность времени. Тремоло голосов часов Забвенно показывает высокую предназначенную тему, Самовоплощающийся дух пришёл играть На огромном клавикорде Силы Природы. Только могучий ропот здесь и там Вечного Слова, блаженный Голос Или прикасание Красоты, преображающие сердце и чувства, Блуждающее великолепие и мистический крик Напоминают о силе и сладости, которых больше не слышно. Здесь пробел, здесь останавливается или тонет сила жизни; Этот дефицит истощает мастерство мага: Эта нехватка делает всё остальное видимым тонким и голым. Полувзгляд рисует горизонт её действий: Её глубины помнят, зачем она пришла, Но ум забыл или сердце ошибается: За бесконечными линиями Природы теряется Бог. В знании суммировать всеведение, В действии воздвигнуть Всемогущего, Создать здесь её Создателя было тщеславием её сердца, Вторгнуться в космическую сцену абсолютным Богом. Трудясь, чтобы трансформировать всё ещё далёкий Абсолют Во всеисполняющее прозрение, В изречение Невыразимого, Она принесла бы сюда славу силы Абсолюта, Изменила бы равновесие в ритмичное колебание творения, Обвенчалась со спокойным небом, с морем блаженства. Огонь, призывающий вечность во Время, Делает радость тела столь же яркой, как [радость] души, Земля, которую она подняла бы к соседству с Небесами, Трудится, чтобы приравнять жизнь к Высшему И примирить Вечное с Бездной. Её прагматизм трансцендентной Истины Наполняет тишину голосами богов, Но в крике теряется единственный Голос. Ибо видение Природы поднимается за пределы её действий. Жизнь богов на небесах, которую она видит вверху, Полубог, выходящий из обезьяны, - Это всё, что она может в нашем смертном элементе. Здесь полубог, полутитан - её вершина: Эта более великая жизнь колеблется между землёй и небом. Острый парадокс преследует её мечты: Её скрытая энергия подвигает невежественный мир Искать радости, что отталкиваема её же собственными сильными объятиями: В её объятиях она не может обратиться к своему источнику. Необъятна её сила, бесконечна её обширная тяга к действию, Заблудилось её значение и потерялось. Хотя она носит в её тайной груди Закон и путешествующую кривую всех вещей, что рождаются, Её знание выглядит частичным, её цель мала; На почве тоски протекают её роскошные часы. Свинцовое Неведение отягощает крылья Мысли, Её сила подавляет существо своими одеяниями, Её действия сковывают её бессмертный взгляд. Ощущение предела преследует её мастерство, И нигде не обеспечены удовлетворение или покой: При всей глубине и красоте её работе Недостаёт мудрости, что оставляет дух свободным. Старое и выцветшее обаяние выражает теперь её лицо, И утомляет его её быстрое и любопытное знание; Его широкая душа требовала более глубокой радости, чем её. Из её искусных пут он стремился вырваться; Но ни врат из рога, ни из слоновой кости Он не нашёл, ни потайной двери духовного зрения, Из этого подобного сну пространства не было выхода. Наше существо должно вечно двигаться сквозь Время; Смерть не помогает нам, тщетна надежда на прекращение; Тайная воля заставляет нас выносить. Отдых для нашей жизни - в Бесконечном; Она не может завершиться, её конец - высшая Жизнь. Смерть - это переход, а не цель нашей прогулки: Какое-то древнее глубокое побуждение трудится [в нас]: Наши души влекутся, будто на скрытом поводке, Несомые от рождения к рождению, от мира к миру, Наши действия продолжают после спадания тела Старое вечное путешествие без перерыва. Не найти безмолвной вершины, где Время может отдохнуть. Это был магический поток, что не достигал моря. Как бы далеко он ни шёл, куда бы ни повернул, Колесо работ бежало вместе с ним и опережало [его]; Всегда оставалось завершить последнюю задачу. Ритм действия и крик поиска Всегда нарастали в этом неспокойном мире; Деловитый ропот заполнял сердце Времени. Всё было изобретением и непрестанным движением. Сотня способов жить была тщетно испробована: Однообразие, что принимало тысячи форм, Пыталось вырваться из его долгой монотонности И создавать новые вещи, что вскоре становились похожими на старые. Любопытное украшение заманивало взгляд, А новые ценности реставрировали древние темы, Чтоб обмануть ум идеей перемен. Другая картина, что была всё той же, Появилась на космическом смутном фоне. Лишь другой лабиринтообразный дом Созданий, их деяний и событий, Город торговли связанными душами, Рынок творения и её товаров, Был предложен трудящемуся уму и сердцу. Цепочка, оканчивающаяся там, где она впервые началась, - Это дублированный передовой и вечный марш Прогресса по неизвестному пути совершенства. Каждая окончательная схема ведёт к продолжению плана. Всё же каждое новое отступление выглядит последним, Вдохновенным евангелием, максимальным пиком теории, Провозглашающим панацею от всех болезней Времени Или несущим мысль в её предельном зенитном полёте И трубящим о высочайшем открытии; Каждая короткая идея, преходящая структура Публикует бессмертие её правила, Её притязание быть совершенной формой вещей, Последним воплощением истины, золотым лучшим [мигом] Времени. Но не было достигнуто ничего из бесконечной ценности: Мир, всегда творимый заново, никогда не завершённый, Всегда складывал полупопытки на неудачные попытки И видел фрагмент, как вечное Целое. В бесцельно нарастающей тотальности сделанных вещей Существование казалось действием тщетной необходимости, Борьбой вечных противоположностей В тесно сжатых объятиях яростного антагонизма, Пьесой без развязки или идеи, Голодным маршем жизней без цели, Или написанной на чистой школьной доске Пространства Бесплодной и повторяющейся суммой душ, Надеждой, что не оправдалась, светом, что никогда не сиял, Трудом неосуществлённой Силы, Связанной своими действиями в тусклой вечности. Здесь нет конца или ещё не [может быть] видно: Несмотря на поражение, жизнь должна бороться; Всегда она видит корону, которую не может ухватить; Её глаза устремлены за пределы её падшего состояния. В её и в нашей груди всё ещё трепещет Слава, что когда-то была и которой больше нет, Или к нам взывает из какого-то не исполненного запредельного Величие, ещё не достигнутое спотыкающимся миром. В памяти за нашим смертным чувством Сохраняется мечта о более просторном, более счастливом воздухе, Веющем вокруг свободных сердец радости и любви, Забытых нами, бессмертных в потерянном Времени. Призрак блаженства преследует её потревоженные глубины; Ибо она всё ещё помнит, хоть и столь далёкие теперь, Её царство золотой лёгкости и радостного желания, И красоту, и силу, и счастье, что принадлежали ей В сладости её сияющего рая, В её царстве бессмертного экстаза На полпути между безмолвием Бога и Бездной. Это знание мы храним в наших скрытых частях; Пробуждённые к смутному призыву тайны, Мы встречаем глубокую невидимую Реальность, Гораздо более истинную, чем лик нынешней истины мира: Мы преследуемы [тем] "я", которое не можем сейчас вспомнить, И движимы Духом, которым мы ещё [только] должны стать. Как тот, кто потерял царство его души, Мы оглядываемся назад на некую божественную фазу нашего рождения, Другую, чем это несовершенное творение здесь, И надеемся в этом или в более божественном мире Всё же восстановить из терпеливой стражи Небес то, Что мы упускаем из-за забывчивости нашего ума, - Естественное блаженство нашего существа, Восторг нашего сердца, который мы обменяли на печаль, Трепет тела, который мы заменили на простую боль, Блаженство, к которому стремится наша смертная природа, Как стремится тёмный мотылёк к полыхающему Свету. Наша жизнь - это марш к победе, что никогда не завоёвывалась. Эта волна бытия, жаждущего восторга, Эта энергичная суматоха неудовлетворённых сил, Эти длинные далёкие ряды устремлённых вперёд надежд Поднимают поклоняющиеся глаза в голубую Пустоту, называемую небом, Ища золотую Руку, что никогда не приходила, Пришествие, которого ожидает всё творение, Прекрасный лик Вечности, что появится на дорогах Времени. И всё же мы говорим себе, разжигая веру, "О, несомненно, однажды он придёт на наш зов, Однажды он сотворит нашу жизнь заново И произнесёт магическую формулу мира И принесёт совершенство в схему вещей. Однажды он низойдет в жизнь и на землю, Оставив скрытность вечных дверей, В мир, что взывает к нему о помощи, И принесёт истину, которая освобождает дух, Радость, которая есть крещение души, Силу, которая есть протянутая рука Любви. Однажды он приподнимет ужасную завесу его красоты, Наложит восторг на бьющееся сердце мира И обнажит его тайное тело света и блаженства." Но теперь мы напрягаемся, чтобы достичь неизвестной [нам] цели: Нет конца поискам и рождению, Нет конца умиранию и возвращению; Жизнь, что достигает её цели, требует больших целей, Жизнь, что терпит неудачу и умирает, снова должна жить; Пока она не нашла себя, она не может исчезнуть. Должно быть сделано всё, ради чего созданы жизнь и смерть. Но кто скажет, что даже тогда будет покой? Или же отдых и действие - одно и то же В глубокой груди верховного восторга Бога. В высшем состоянии, когда неведения больше нет, Каждое движение - это волна покоя и блаженства, Отдых недвижимой творящей силы Бога, Действие - рябь в Бесконечном, И рождение - жест Вечности. Солнце преображения всё ещё может сиять, И ночь может обнажить её сердцевину мистического света; Парадокс самопогашения, самосокрушения Может превратиться в самосветящуюся тайну, А неразбериха - в радостное чудо. Тогда Бог мог бы быть видимым здесь, принять форму здесь; Была бы раскрыта идентичность духа; Жизнь открыла бы её истинное бессмертное лицо. Но теперь бессрочный труд - это её судьба: В её повторяющейся десятичной дроби событий Рождение, смерть - это точки непрерывной итерации; Старые вопросительные знаки на полях каждой законченной страницы, Каждого тома истории её усилий. "Да", хромающее сквозь эоны путешествий, всё ещё Сопровождается вечным "Нет". Всё кажется тщетным, но игра бесконечна. Бесстрастно вращается вечно крутящееся Колесо, Жизнь не имеет выхода, смерть не приносит избавления. Пленник самого себя, существо живёт И сохраняет его тщетное бессмертие; Вымирание отрицается, его единственный выход. Ошибка богов создала мир. Или равнодушный Вечный наблюдает за временем. Конец Песни VI перевод Н. Антипова, 22-28.04., 08.05.2019 года
amII: Песнь VII Нисхождение в Ночь Ум, освобождённый от жизни, успокоенный с тем, чтобы знать, Сердце, оторванное от слепоты и боли, От печати слёз, от уз невежества, Он повернулся, чтобы найти причину этой глобальной мировой неудачи. Прочь он взглянул от видимого лица Природы И устремил свой взгляд в безвидный Простор, В грозную неведомую Бесконечность, Спящую за нескончаемым кольцом из вещей, Что несла Вселенную во вневременных широтах, И пульсации её бытия - это наши жизни. Миры строятся её бессознательным Дыханием, А Материя и Ум - это её фигуры или силы, Наши бодрствующие мысли - результат её снов. Завеса была разорвана, что скрывала глубины Природы: Он видел источник длительной боли мира И пасть чёрной бездны Невежества; Зло, охранявшее корни жизни, Подняло голову и посмотрело ему в глаза. На тусклом берегу, где умирает субъективное Пространство, С застывшего хребта, возвышающегося над всем, что есть, Мрачное пробудившееся Несознание, Её широкие пустые глаза, удивляясь Времени и Форме, Взирали на изобретения живой Пустоты И Бездны, откуда взошли наши начала. Позади появилась серая резная маска Ночи, Наблюдающая за рождением всех сотворённых вещей. Скрытое Могущество, сознающее его силу, Смутное и таящееся Присутствие повсюду, Противоречащий Рок, что угрожает всему созданному, Смерть, фигурирующая, как тёмное семя жизни, Казалось, порождала и убивала мир. Затем из мрачной тайны бездн И из впалой груди Маски Нечто выползло вперёд, что казалось бесформенной Мыслью. Вкрадывалось фатальное влияние на творения, Чьё летальное прикасание преследовало бессмертный дух, Призрачный перст смерти был возложен на жизнь И покрыл заблуждением, горем и болью Врождённую волю души к истине, радости и свету. Деформация скручивала в кольцо то, что претендовало быть Истинным поворотом существа, истинным побуждением Природы. Враждебный и извращённый Ум за работой, Укрывающийся в каждом углу сознательной жизни, Искажал Истину своими собственными формулами; Перехватчик слушания души, Придающий знанию оттенок сомнения, Он захватывал оракулы оккультных богов, Стирал указатели паломничества Жизни, Отменял твёрдые наскальные указы, высеченные Временем, И на фундаменте космического Закона Воздвигал свои бронзовые пилоны беспорядка. Даже Свет и Любовь, этими замаскированными чарами угрозы Превращённые из сверкающей природы богов В падших ангелов и обманчивые солнца, Сами стали угрозой и прельщением, Извращённой сладостью, злобой, рождённой небом: Его сила могла искажать самые божественные вещи. Ветер печали подул на мир; Все мысли были осаждены ложью, все действия Отмечены дефектом или знаком разочарования, Все высокие попытки - неудачей или тщетным успехом, Но никто не мог знать причину его падения. Серая Маска зашептала, и, хотя не было слышно ни звука, Всё же в невежественном сердце было посеяно семя, Что несло чёрный плод страдания, смерти и бедствий. Из холодных степей мрачного Невидимого Незаметные, носящие серую маску Ночи, Появились тёмные, ужасные вестники, Пришельцы из опасного мира силы, Посланцы абсолюта зла. В тишине неслышные голоса заговорили, Руки, которых никто не видел, посеяли роковое зерно, Не было видно формы, и всё же страшная работа была сделана, Железный указ, написанный кривыми унциалами, Наложил закон греха и неблагоприятной судьбы. Жизнь смотрела на него изменившимися и мрачными глазами: Её красоту он видел и тоскующее сердце в вещах, Что довольствовалось небольшим счастьем, Отвечая на маленький лучик истины или любви; Он видел её золотой солнечный свет и её далёкое голубое небо, Её зелень листьев, и оттенки, и запах цветов, И очарование детей, и любовь друзей, И красоту женщин, и добрые сердца мужчин, Но также видел ужасные Силы, что управляют её настроениями, И мучения, которыми она устилала свои пути, Судьбу, поджидающую людей на невидимых ступенях, И её зло, и горе, и последний дар смерти. Дыхание разочарования и упадка, Развращающее, наблюдало за зрелостью Жизни И заставляло гнить всё зерно души: Прогресс стал поставщиком Смерти. Мир, что цеплялся за закон убитого Света, Лелеял гнилые трупы мёртвых истин, Преподносил искривлённые формы как вещи свободные, новые и истинные, Красотой безобразия и зла упивались, Чувствуя себя гостями на пиру богов, И вкушали разложение, как густо приправленную пищу. Темнота осела на тяжёлом воздухе; Она согнала яркую улыбку с губ Природы, Убила врождённое доверие в её сердце И вселила в её глаза искажённый взгляд страха. Похоть, что извращает естественную благость духа, Заменила сфабрикованными добродетелью и пороком Искренние спонтанные импульсы души: Поражая природу ложью двойственности, Их двойные ценности разжигали запретный пыл, Делали зло избавлением от ложного добра, Эго откармливалось праведностью и грехом, И каждый из них становился орудием Ада. В мусорных кучах вдоль монотонной дороги Старые простые радости оставались лежать На пустоши[, возникшей от] нисхождения жизни в Ночь. Вся слава жизни потускнела, поблёкла от сомнений; Вся красота заканчивалась стареющим лицом; Вся власть была названа тиранией, проклятой Богом, А Истина - фикцией, необходимой [лишь] уму: Погоня за радостью была теперь усталой охотой; Всё знание оставалось вопрошающим Невежеством. Он увидел, будто из тёмного чрева появляющиеся, Тело и облик невидимого Мрака, Скрытого за прекрасными внешними сторонами жизни. Его опасная коммерция - причина наших страданий. Его дыхание - тонкий яд в сердцах людей; Всё зло начинается с этого двусмысленного лица. Опасность преследовала теперь обычный воздух; Мир наполнился угрожающими Энергиями, И, куда бы ни обращались его глаза за помощью или надеждой, В поле и в доме, на улице, на отдыхе и на рынке Он встречал рыскающие и скрыто приходящие и исчезающие Вооружённые, беспокоящие воплощённые влияния. Марш фигур богинь, тёмных и обнажённых, Тревожил воздух грандиозным беспокойством; Ужасающие шаги незримо приближались, Облики, что таили опасность, вторгались в свет сна, И зловещие существа проходили мимо него по дороге, Чей взгляд сам по себе нёс угрозу: Обаяние и сладость, внезапные и грозные, Лица, что вздымали манящие губы и глаза, Приближались к нему, вооружённые красотой, как силком, Но скрывали роковой смысл в каждой линии И могли опасно измениться в момент. Но он единственный разглядел эту скрытую атаку. Завеса лежала на внутреннем видении, Там была сила, что скрывала её ужасные шаги; Всё было опровергнуто, но сама мысль была истиной; Все были осаждены, но не знали об осаде: Ибо никто не мог видеть авторов их падения. Сознавая, что какая-то тёмная мудрость ещё таилась, Что была печатью и гарантом этой силы, Он пошёл по следу тусклых огромных шагов, Возвращавшихся в ночь, из которой они пришли. Территория, достигнутая им, была не застроена и не принадлежала никому: Туда все могли войти, но никто не оставался там надолго. Это была ничейная земля зловещего воздуха, Переполненная окрестность без единого дома, Пограничная область между миром и адом. Там нереальность была повелителем Природы: Это было пространство, где ничто не могло быть истинным, Ибо ничто не являлось тем, чем претендовало быть: Высокая наружность окутывала благовидную пустоту. И всё же ничто не призналось бы в [его] собственном притворстве Даже самому себе в двусмысленном сердце: Огромный обман был законом вещей; Только этим обманом они могли жить. Несубстанциальное Ничто гарантировало Ложность форм, что эта Природа принимала И заставляла их казаться некоторое время существующими и живыми. Заимствованная магия вытаскивала их из Пустоты; Они принимали облик и материал, что не относились к ним, И показывали цвет, который они не могли сохранить, Отражая фантом реальности. Каждое радужное сияние было великолепной ложью; Прекрасная нереальность украшала чарующее лицо. Ни на что нельзя было надеяться, что оно сохранится: Радость взращивала слёзы, а добро доказывало зло, Но никогда из зла никто не выносил добро: Любовь рано заканчивалась ненавистью, восторг убивался болью, Истина превращалась в ложь, а жизнью правила смерть. Сила, что смеялась над злом мира, Ирония, что соединяла противоположности мира И бросала их друг другу в объятия, чтобы они сражались, Поместила сардоническую усмешку на лик Бога. Отчуждённое, её влияние проникало повсюду И оставляло на груди след раздвоенного копыта; Искривлённое сердце и странная сумрачная улыбка Насмехались над зловещей комедией жизни. Объявляющая о пришествии опасной Формы Угрожающая поступь смягчала свои ужасные шаги, Которые никто не мог различить или быть настороже; Никто не слышал, пока не приближалась страшная хватка. Или же все предвидели божественное пришествие, Чувствовали воздух пророчества, небесную надежду, Слушали евангелие, смотрели на новую звезду. Дьявол был виден, но скрыт в свете; Он выглядел ангелом, помогающим с небес: Он вооружил неправду Писанием и Законом; Он обманывал мудростью, убивал душу добродетелью И вёл небесным путём к погибели. Он давал щедрое ощущение силы и радости, А когда изнутри поднималось предостережение, Успокаивал слух нежными интонациями Или захватывал ум в свою собственную сеть; Его строгая логика заставляла ложь выглядеть правдой. Поражая избранных святым знанием, Он говорил будто голосом самого Бога. Воздух был полон предательства и хитрости; Правдиво говорить в этом месте было [одной из] уловок; Засада таилась в улыбке, и опасность использовала Безопасность, как своё прикрытие, доверие её входным вратам: Ложь приходила, смеясь, с глазами истины; Любой из друзей мог обратиться во врага или шпиона, Рука, которую он пожимал, могла поразить ударом кинжала, А объятие могло стать железной клеткой Рока. Агония и опасность преследовали их дрожащую добычу И тихо разговаривали, как с робким другом: Атака начиналась внезапно, ожесточённая и невидимая; Страх запрыгивал в сердце на каждом повороте И кричал мучительным, страшным голосом; Он звал хоть кого-то помочь, но никто не приближался. Все ходили осторожно, ибо смерть всегда была рядом; Однако осторожность казалась тщетной тратой заботы, Ибо всё, что охраняло, [тоже] оказывалось смертельной сетью, И когда после долгого ожидания спасение приходило И приносило радостное облегчение, обезоруживая силу, Оно служило улыбающимся переходом в более худшую судьбу. Там не было ни перемирия, ни безопасного места для отдыха; Никто не осмеливался уснуть или сложить руки: Это был мир сражений и неожиданностей. Все, кто находились там, жили единственно для себя самих; Все воевали против всех, но с общей ненавистью, Обращённой к уму, что искал какого-то высшего блага; Истина была изгнана, чтобы она не осмелилась заговорить И не ранила её светом сердце тьмы Или не заставила её гордость знания поносить Установившуюся анархию признанных вещей. Затем сцена изменилась, но сохранила свою ужасную суть: Изменив свою форму, жизнь осталась прежней. Столица там была без Государства: Она не имела правителя, только группы, которые боролись. Он увидел город древнего Невежества, Основанный на земле, что не знала Света. Там каждый шёл один в его собственной темноте: Только они согласились различаться на путях Зла, Жить их собственным способом для самих себя Или насаждать общую ложь и зло; Эго было господином на его павлиньем троне, И Ложь сидела с ним, его супруга и королева: Мир обращался к ним, как Небо к Истине и Богу. Несправедливость оправдывалась твёрдыми декретами, Суверенными весами узаконенной торговли Заблуждения, Но все Весы были фальшивыми и не совпадающими; Она всегда следила за их балансом с мечом [наготове], Чтобы ни одно святотатственное слово не разоблачило Священные формулы её старого поддельного правления. В высоких профессиях, обёрнутых самоволием, шли широко, И надзор преследовал, болтая о порядке и праве: Там не было алтаря, воздвигнутого Свободе; Истинная свобода была ненавидима и выслеживалась: Гармонию и терпимость нельзя было увидеть нигде; Каждая группа провозглашала свой страшный и голый Закон. Рамки этики скреплялись библейскими правилами Или теорией, в которую страстно верили и восхваляли, Скрижалью, что казалась высоким священным кодексом Небес. Формальная практика в кольчугах и с железными подковами Придавала грубому и безжалостному воинскому виду, Извлечённому из диких недр земли, Гордую строгую осанку сурового благородства, Гражданскую позу, жёсткую и грозную. Но все их личные действия противоречили этой позе: Сила и полезность были их Истиной и Правом, Орлиная хищность цеплялась за желанное им добро, Клювы клевали, а когти рвали всё более слабеющую добычу. В их сладкой тайне приятных грехов Природе они повиновались, а не моралистскому Богу. Несознательные торговцы в связках [из] противоположностей, Они делали то, что в других они преследовали бы; Когда их глаза смотрели на порок их товарища, Негодование вспыхивало, добродетельный гнев; Забыв об их собственном глубоко скрытом преступлении, Подобно черни, они побивали камнями соседа, уличённого в грехе. Прагматичный судья внутри выносил ложные решения, Совершал худшие беззакония на основе справедливости, Обосновывал справедливостью дурные действия, Одобрял размах интересов и желаний продажного эго. Так сохранялся баланс, [так] мир мог жить. Фанатичный пыл толкал их безжалостные культы, Любая вера, отличающаяся от их [веры], кровоточила, будучи наказанной, как ересь; Они допрашивали, брали в плен, пытали, жгли или били И заставляли душу отказаться от [её] правды или умереть. Среди своих конфликтующих верований и враждующих сект Религия восседала на окровавленном троне. Сотни тираний угнетали и убивали И основывали единство на обмане и силе. Только показное ценилось там, как реальное: Идеалом была задница циничного насмешника; [Сопровождаемый] улюлюканьем толпы, высмеянный просвещёнными умами, Духовный поиск блуждал изгнанным, - Паутиной самообмана из мыслей мечтателя, Или безумной химерой сочтённый, или плутовством лицемера, Его страстный инстинкт тянулся через тёмные умы, Затерянные в цепях Невежества. Ложь здесь была истиной, а истина - ложью. Здесь путешественник по восходящему Пути должен был - Ибо дерзкие царства Ада вьются небесным маршрутом - Остановиться или медленно пройти через это опасное пространство С молитвой на его устах и с великим Именем. Если не исследовать всё пронзающим остриём копья проницательности, Он мог бы попасться в бесконечную сеть лжи. Он должен был часто оглядываться через плечо, Подобно тому, кто чувствует дыхание врага на своей шее; Иначе подкравшийся сзади предательский удар Мог бы повергнуть ниц и пригвоздить к нечестивой земле, Пронзив его спину острым колом Зла. Так кто-то может пасть на пути Вечности, Лишившись одинокого шанса духа во Времени, И никакие вести о нём не достигнут ожидающих богов, Отмеченном "пропавшим" в реестре душ, Его имя [станет] показателем несбывшейся надежды, Положением мёртвой запомнившейся звезды. Только те были в безопасности, кто хранил Бога в их сердцах: Отвага — их броня, вера — их меч, они должны идти, Рука готова ударить, глаз - заметить [врага], Бросая дротик взгляда вперёд, Герои и солдаты армии Света. Несмотря на это, едва страшная опасность миновала, Выпущенные на более спокойный и более чистый воздух, Они осмелились, наконец, вздохнуть и вновь улыбнуться. Они снова двигались под реальным солнцем. Хотя Ад требовал власти, дух всё ещё обладал силой. Эту Ничейную землю он прошёл без дебатов; Ему поручены высоты, ему желанна Бездна: Никто не стоял у него на пути, ничей голос не запрещал. Ибо быстр и лёгок нисходящий путь, И теперь к Ночи было обращено его лицо. Большая тьма ожидала, худшее царство, Если худшее может быть там, где всё - крайность зла; Но перед покрытым непокрытое голо, что хуже всего. Там никогда не было ни Бога, ни Истины, ни верховного Света, Или же [они] больше не имели силы. Как когда кто-то соскальзывает в глубоком трансе момента По ту сторону границы ума в другой мир, Он пересекает черту, чей скрытый след Глаз не может видеть, но лишь душа чувствует. Он вошёл в бронированное жестокое царство И увидел себя блуждающим, как потерянная душа, Среди грязных стен и диких трущоб Ночи. Вокруг него теснились серые и убогие хижины, Соседствующие с гордыми дворцами извращённой Власти, Нечеловеческими кварталами и демоническими палатами. В [этом] зле гордость обнималась с его убожеством; Нищета, преследующая великолепие, давила на эти жестокие Сумрачные окрестности городов жизни-сна. Там Жизнь являла душе-зрителю Тёмные глубины её странного чуда. Сильная и падшая богиня без надежды, Затемнённая, изуродованная каким-то ужасным заклятием Горгоны, Какой могла бы [предстать] блудная императрица в притоне, Обнажённая, бесстыдная, ликующая, она подняла Её злое лицо опасной красоты и шарма И, вызывая панику содрогающимся поцелуем Между великолепием её роковых грудей, Соблазняла падением духа в их бездну. По всему полю его зрения она умножала, Как на сценической плёнке или движущейся фотопластинке, Неумолимое великолепие её кошмарных помпезностей. На тёмном фоне бездушного мира Она ставила между зловещим светом и тенью Её драмы печали глубин, Написанные на агонизирующих нервах живых существ: Эпопеи ужаса и мрачного величия, Кривые статуи, изрыгнутые и застывшие в грязи жизни, Избыток отвратительных форм и отвратительных действий Парализовал сострадание в очерствевшей груди. В балаганах греха и ночных клубах порока Стилизованные низости вожделения тела И грязные фантазии, запечатлённые во плоти, Превращали грех в декоративное искусство: Злоупотребляя даром Природы, её извращённое мастерство Увековечивало посеянное зерно живой смерти, В глиняный кубок наливало вакхическое вино, Давало сатиру тирс Бога. Нечистые, садистские, с гримасничающими ртами, Серые грязные измышления, ужасные и жуткие, Поступали по телевидению из глубин Ночи. Её мастерство, изобретательное в чудовищности, Нетерпимое ко всякой природной форме и осанке, Зияющее обнажёнными преувеличенными линиями, Придавало карикатуре суровую реальность, А парады искусства в причудливых искажённых формах И маски горгулий, непристойные и ужасные, Втаптывали в мучительные позы разорванный смысл. Неумолимая поклонница зла, Она сделала мерзость великой и сублимированной грязью; Драконья сила рептильных энергий И странные прозрения пресмыкающейся силы И змеиного величия, лежащего в грязи, Вызывали восхищение блеском слизи. Вся Природа вырвалась из её рамок, и основание Было скручено в неестественную позу: Отталкивание стимулировало инертное желание; Агония сделалась красно-пряной пищей для блаженства, Ненависти была доверена работа похоти, А пытка приняла форму объятий; Ритуальная мука освящалась смертью; Поклонение предлагалось Небожественному. Новая эстетика искусства Инферно, Которая приучала ум любить то, что ненавидит душа, Навязывала лояльность трепещущим нервам И принуждала нежелающее тело вибрировать. Слишком сладостная и слишком гармоничная, чтобы возбуждать В этом режиме, что пятнал [самую] сердцевину существа, Красота была запрещена, чувства сердца притуплялись, чтобы спать И лелеять на их месте острые ощущения; Мир прощупывался в поисках струй чувственной привлекательности. Здесь судьей был холодный материальный интеллект, И [он] нуждался в чувственных уколах, толчках и ударах, Чтобы его жёсткая сухость и мёртвые нервы могли почувствовать Какую-то страсть, силу и едкую пряность жизни. Новая философия теоретизировала права зла, Прославляясь в мерцающей гнили декаданса, Или давала питону Силу убедительной речи И вооружала знанием первобытного дикаря. Ум, лишь задумчиво склонявшийся над жизнью и Материей, Изменился в образ безудержного зверя; Он залез в яму, чтобы выкопать истину, И осветил его поиски вспышками подсознания. Оттуда поднимались, бурля и оскверняя воздух вверху, Грязь и гноящиеся секреты Бездны: Он называл их позитивными фактами и реальной жизнью. Теперь это составляло зловонную атмосферу. Страсть дикого зверя выползла из тайной Ночи, Чтобы наблюдать за её добычей завораживающими глазами: Вокруг него, подобно огню с шипящими языками, Тешился и смеялся звериный экстаз; Воздух был наполнен желаниями, грубыми и жестокими; Теснясь и жаля чудовищным роем, В его ум с ядовитым гулом вдавливались мысли, Что могли отравить самое небесное дыхание Природы, Заставляя неохотные веки атаковать взглядом Действия, что раскрывали мистерию Ада. Всё, что там было, было сделано по этому образцу. В этих краях обитала раса одержимых. Демоническая сила, скрывающаяся в глубинах человека, Что вздымается, подавляемая человеческим законом сердца, Трепещущая перед спокойными и властными глазами Мысли, В огне и землетрясении души может Возникнуть и, взывая к родной ночи, Низвергнуть разум, оккупировать жизнь И топнуть её копытом по трясущейся земле Природы: Это было для них пылающим ядром их существа. Могучая энергия, чудовищный бог, Жёсткий для сильных, неумолимый для слабых, Он взирал на суровый, безжалостный мир, Который он создал каменными веками его застывшей идеи. Сердце его было опьянено страшным вином голода, От страданий других [он] чувствовал трепетный восторг, А в смерти и разорении слышал грандиозную музыку. Иметь власть, быть хозяином являлось единственной добродетелью и благом: Он претендовал на весь мир, как на гостиную Зла, А мрачное тоталитарное правление его партии - На жестокую судьбу дышащих существ. Всё формировалось и стандартизировалось по одному плану Под удушающей тяжестью тёмной диктатуры. На улицах и в домах, в советах и при дворах Он встречал существ, которые выглядели, как живые люди, И поднимались в речи на высоких крыльях мысли, Но таили в себе всё нечеловеческое, подлое И более низкое, чем пресмыкание последней из рептилий. Разум, предназначенный для близости к богам И для вознесения на небесную высоту прикосновением ума, Лишь усиливал его просветляющим лучом Кривую чудовищность их врождённой природы. Часто, изучая знакомое лицо, Радостно встреченное на опасном повороте, Надеясь распознать взгляд Света, Его видение, предупреждённое внутренним взглядом духа, Внезапно обнаруживало там клеймо Ада Или видело внутренним чувством, что не может ошибаться, В видимости прекрасной или мужественной формы демона, гоблина и упыря. Наглость царила холодной каменно-сердечной силы, Могучей, повинующейся, одобряемой законом Титана, Громовой хохот гигантской жестокости И лютые самодовольные деяния людоедского насилия. В этом широком циничном логове мыслящих зверей Кто-то тщетно искал бы след сострадания или любви; Там нигде не было прикасания сладости, Но только Сила и её помощники, жадность и ненависть: Там не было помощи в страдании, никто не мог спасти, Никто не осмеливался сопротивляться или сказать благородное слово. Вооружённая эгидой тиранической Власти, Подписывающая эдикты её ужасного правления И использующая кровь и пытки, как печать, Тьма провозглашала её лозунги миру. Рабское зашоренное молчание утихомиривало ум Или оно лишь повторяло преподанные уроки, Пока ложь в митре, держа посох доброго пастыря, Возводила на трон среди благоговейных и распростёртых сердец Культы и вероучения, что организовывали живую смерть И убивали душу на алтаре лжи. Все были обмануты или служили их собственному обману; Истина не могла жить в этой удушливой атмосфере. Несчастность там верила в присущую ей радость, А страх и слабость обнимали их жалкие глубины; Всё, что есть низкого и грязно мыслящего, низменного, Всё, что есть тусклого, бедного и несчастного, Дышало вялым содержимым его природного воздуха И не чувствовало жажды божественного освобождения: Высокомерные, насмехающиеся над более освещёнными состояниями, Жители бездн презирали солнце. Загражденная автаркия исключала свет; Упёртый в его воле быть его собственным серым "я", Он хвалился его нормой, уникальным и великолепным типом: Он утолял его голод мечтой грабителя; Щеголяя его крестом рабства, как короной, Он цеплялся за его мрачную суровую автономию. Бычье горло взревело его медным языком; Его жестокий и бесстыдный шум заполнял Пространство И угрожал всем, кто осмеливался слушать истину, Утверждая монополию избитого уха; Оглушённое согласие давало свой голос, И хвастливые догмы кричали в ночи, Хранимые для падшей души, когда-то считавшей бога Гордостью её бездонного абсолюта. Одинокий исследователь в этих угрожающих царствах, Охраняемых от солнца, подобно городам термитов, Угнетённый среди толпы и топота, шума и вспышек, Переходя из сумерек в более глубокие опасные сумерки, Он боролся с силами, что выхватывали из ума [его] свет И поражали его их цепляющими влияниями. Вскоре он появился в тусклом пространстве без стен. Ибо теперь населённые районы остались позади; Он шёл между широкими рядами failing eve. Вокруг него росла мрачная духовная пустота, Угрожающая пустыня, зловещее одиночество, Что оставляло ум голым перед невидимым нападением, Пустая страница, на которой все, кто хотел, могли писать Совершенно чудовищные сообщения без [всякого] контроля. Странствующая точка на нисходящих дорогах Сумерек Среди бесплодных полей, амбаров и разбросанных хижин, И нескольких кривых и призрачных деревьев, Он столкнулся с ощущением смерти и сознательной пустоты. Но всё же там была невидимая враждебная Жизнь, Чьё подобное смерти равновесие, сопротивляясь свету и истине, Делало жизнь мрачным разрывом в [пустоте] ничто. Он слышал ужасные голоса, которые отрицали; Атакуемый мыслями, что роились, как призрачные орды, Добыча глазеющих фантомов мрака И ужаса, приближающихся с их смертоносной пастью, Ведомый странной волей всё ниже и ниже, Небом, что над коммюнике Рока, Он пытался защитить его дух от отчаяния, Но чувствовал ужас надвигавшейся Ночи И Бездны, поднимавшейся требовать его душу. Затем прекратились обиталища существ и их формы, И одиночество окутало его в свои безмолвные складки. Всё внезапно исчезло, подобно вычеркнутой мысли; Его дух стал пустой слушающей бездной, Свободной от мёртвой иллюзии мира: Ничего не осталось, даже злого лица. Он был наедине с серым питоном Ночи. Плотное и безымянное Ничто, сознательное, немое, Казавшееся живым, но без тела и ума, Жаждало аннигилировать все существа, Чтобы навсегда остаться обнажённым и единственным. Как в неощутимых челюстях бесформенного зверя, Схваченное, удушаемое этим жаждущим вязким пятном, Притягиваемое к какой-то чёрной гигантской пасти И глотающему горлу, и огромному чреву погибели, Его существо исчезло из его собственного видения, Притягиваемое к глубинам, что жаждали его падения. Бесформенная пустота угнетала его борющийся мозг, Тьма, мрачная и холодная, парализовала его плоть, Шёпот серого внушения холодил его сердце; Вытащенная змеиной силой из её теплого дома И влекомая к исчезновению в угрюмой пустоте, Жизнь цеплялась за её место жилами вдохов задыхающегося; Его тело облизывали языки мрака. Существование, задыхающееся, напрягалось, чтобы выжить; Надежда, будучи задушенной, гибла в его пустой душе, Вера и память, упразднённые, умерли, И всё, что помогает духу на его пути. По каждому напряжённому и ноющему нерву полз, Оставляя за собой острый, дрожащий след, Безымянный и невыразимый страх. Как море подступает к жертве, связанной и неподвижной, Приближение [мрака] тревожило его ум, навсегда онемевший От неумолимой вечности Боли, нечеловеческой и невыносимой. Это он должен вынести, его надежда на небеса отдалилась; Он должен всегда существовать без покоя угасания В медленном страдающем Времени и мучительном Пространстве, В мучительном небытии своего нескончаемого состояния. Безжизненной пустотой была теперь его грудь, И в том месте, где когда-то светилась мысль, Оставалась лишь, подобная бледному неподвижному призраку, Неспособность к вере и надежде И страшная уверенность побеждённой души, Ещё бессмертной, но утратившей свою божественность, Утратившей себя, Бога и прикасание более счастливых миров. Но он вытерпел, усмирил тщетный ужас, вынес Удушающие кольца агонии и страха; Затем возвратились покой и суверенный взгляд души. Пустому ужасу спокойный Свет ответил: Неизменное, неумирающее и нерождённое, Могущественное и безмолвное Божество в нём проснулось И столкнулось с болью и опасностью мира. Он взглядом овладел приливами Природы: Он встретил его обнажённым духом голый Ад. Конец Песни VII перевод Н. Антипова, 29.04-05.05., правка 11, 13.05.2019 года
amII: Песнь VIII МИР ЛЖИ, МАТЬ ЗЛА И СЫНОВЬЯ ТЬМЫ Затем он смог увидеть скрытое сердце Ночи; Труд её абсолютной бессознательности Раскрывал бесконечную жуткую Бессмыслицу. Лишённая духа пустая Бесконечность была там; Природа, что отрицала вечную Истину, В тщетной хвастливой свободе её мысли Надеялась упразднить Бога и править сама. Там не было ни суверенного Гостя, ни свидетельствующего Света; Без помощи она творила бы её собственный мрачный мир. Её большие слепые глаза следили за действиями демонов, Её глухие уши слушали неправду, её немые губы говорили; Её огромная ложно направляемая фантазия принимала обширные формы, Её бездумная чувствительность дрожала от яростного тщеславия; Порождённые грубым принципом жизни Зло и боль произвели чудовищную душу. Анархи бесформенных глубин восстали, Великие Титанические существа и демонические силы, Мировые эго, изнуряемые вожделением, мыслью и волей, Обширные умы и жизни без духа внутри; Нетерпеливые архитекторы дома заблуждений, Лидеры космического невежества и беспокойства И покровители скорби и смертности Воплощали тёмные Идеи Бездны. В пустоту вошла тёмная субстанция, Смутные формы родились в немыслящей Пустоте, И вихри встретились и создали неблагоприятное Пространство, В чёрных складках которого Существо воображало Ад. Его [А.] глаза, пронизывающие трёхслойный мрак, Идентифицировали их зрение с его слепым взглядом; Привыкшие к неестественной темноте, они видели Нереальность, ставшую реальной и сознательной Ночью. Жестокий, свирепый и грозный мир, Древнее чрево огромных пагубных снов Свернулось, подобно лярве, во мраке, Что хранил его от острых копий Небесных звёзд. Это были врата ложной Бесконечности, Вечности гибельных абсолютов, Безмерного отрицания духовных вещей. Все [они], бывшие когда-то самоосвещёнными в сфере духа, Теперь превратились в их тёмные противоположности; Бытие коллапсировало в беспредметную пустоту, Что всё же была нулём, рождающим миры; Несознательное, поглотившее космический Ум, Произвело вселенную из его летального сна; Блаженство, впавшее в чёрную кому, бесчувственное, Свернулось назад в его собственную и Бога вечную радость Через ложную мучительную фигуру горя и боли, Всё ещё скорбно пригвождённую к кресту, Воздвигнутому на почве немого, не чувствующего мира, Где рождение было мукой, а смерть - агонией, Чтобы всё не могло слишком скоро вновь обратиться в блаженство. Мысль, жрица Извращённости, сидела На её чёрной треноге триединого Змея, Вечные скрипты читая противоположными знаками, Колдунья, переворачивающая Божественный образ жизни. В тёмных проходах со злыми глазами вместо ламп И роковыми голосами, поющими из апсиды, В странных инфернальных тусклых базиликах, Распевая магию нечестивого Слова, Зловещая мудрая Посвящённая Исполняла ритуал её Мистерий. Там страдание было ежедневной пищей Природы, Манящей измученное сердце и плоть, А пытка была формулой наслаждения, Боль подражала небесному экстазу. Там Добро, неверующий садовник Бога, Поливал добродетелью мировое древо анчар И, заботясь о внешних словах и действиях, Прививал его лицемерные цветы на врождённое зло. Все высокие вещи служили их низшим противоположностям; Формы Богов поддерживали культ демонов; Лик Небес стал маской и ловушкой Ада. Там, в сердце тщетного феномена, В корчащейся сердцевине гигантского действия Он увидел Форму, безграничную и неясную, Восседающую на Смерти, что поглощает всё рождённое. Холодное застывшее лицо со страшными и неподвижными глазами, Её тёмную руку с ужасным трезубцем Протянув, она пронзила всех существ одной и той же судьбой. Когда не было ничего, кроме Материи без души, И лишённая духа пустота была сердцем Времени, Тогда Жизнь впервые коснулась бесчувственной Бездны; Пробудив совершенную Пустоту к надежде и горю, Её бледный луч ударил в бездонную Ночь, В которой Бог скрыл себя от своего собственного взора. Во всех вещах она искала их дремлющую мистическую истину, Невысказанное Слово, что вдохновляло несознательные формы; Она нащупала в его глубинах невидимый Закон, Шарила в смутном подсознательном в поисках его ума И пыталась найти способ проявиться для духа. Но из Ночи пришёл другой ответ. В этой низшей матрице было посеяно семя, Немая неисследованная оболочка извращённой истины, Клетка бесчувственной бесконечности. Исполинское рождение подготовило его космическую форму В титаническом эмбрионе Природы, Невежестве. Затем, в роковой и чудовищный час, Нечто, возникшее из сна абсолютного Несознательного, Неохотно порождённое безмолвной Пустотой, Подняло его зловещую голову к звёздам; Затмевая землю его огромным телом Рока, Оно холодило небеса угрозой [от его] лица. Безымянная Сила, призрачная Воля возникла, Гигантская и чуждая нашей Вселенной. В непостижимом Намерении никто не может измерить Обширное Небытие, облёкшее себя в форму, Безграничное Неведение несознательных глубин, Покрытых вечностью ничто. Ищущий Ум заменил видящую Душу; Жизнь переросла в огромную и голодную смерть, Блаженство Духа сменилось космической болью. Убедившись в само-скрывшейся нейтральности Бога, Могучая оппозиция завоевала Пространство. Суверенно правящая [с помощью] лжи, смерти и горя, Она давила её жестокой гегемонией на землю; Дисгармонизируя оригинальный стиль Архитектуры замысла её судьбы, Она фальсифицировала изначальную космическую Волю И связала с борьбой и ужасными превратностями Долгий медленный процесс терпеливой Силы. Насаждая заблуждение в материале вещей, Из все-мудрого Закона она создала Невежество; Она нарушала уверенное прикасание скрытого смысла жизни, Удерживала молчащим интуитивного гида во сне Материи, Деформировала инстинкт насекомого и зверя, Уродовала рождённую мыслью человечность в людях. Поперёк простого Луча пала тень; Затемнён был свет Истины в пещере сердца, Что горит не свидетельствуемым в алтарной крипте Позади тайны тихого веламена, Сопровождающего Божество святилища. Так родилась ужасная антагонистическая Энергия, Что подражает могущественному облику вечной Матери И пародирует её сияющую бесконечность Серым искажённым силуэтом в Ночи. Сдерживая страсть взбирающейся души, Она принуждает жизнь идти медленным и неуверенным шагом; Отклоняющий и замедляющий вес её руки Возложен на кривую мистической эволюции; Извилистую линию её обманчивого ума Боги не видят, и человек бессилен; Подавляя искру Бога в душе, Она вызывает человеческое падение назад к зверю. И всё же в её грозном инстинктивном уме Она чувствует Единого, растущего в сердце Времени, И видит Бессмертного, сияющего сквозь человеческую форму. Потревоженная в её правлении, полная страха и ярости, Она рыщет вокруг каждого огонька, что мерцает сквозь тьму, Отбрасывая его луч из одинокого шатра духа, Надеясь войти яростной неслышной походкой И убить божественное Дитя в колыбели. Неисчислимы её сила и хитрость; Её прикасание - очарование и смерть; Она убивает пострадавшего его собственным восторгом; Даже Добро она делает крюком, чтобы тащить в Ад. Для неё мир бежит к его агонии. Часто пилигрим на дороге Вечности, Плохо освещённой из-за облаков бледной луной Ума, Или в извилистых закоулках блуждающий в одиночестве, Или заблудившийся в пустыне, где не видно тропы, Падает, пересиленный её львиным прыжком, Побеждённый пленник под её ужасными лапами. Опьянённый жгучим дыханием И любовно выращенный губительными устами, Некогда спутник священного Огня, Смертный гибнет для Бога и Света, Противник управляет сердцем и мозгом, Природа враждебна Материнской Силе. Самость жизни уступает её инструменты Титану и демоническим агентствам, Что возвеличивают земную природу и разлагают; Скрытый пятый колонист - теперь проводник мысли; Его тонкий пораженческий ропот убивает веру, И, поселившись в груди или шепча извне, Ложное вдохновение валит с ног, и тёмный Новый порядок заменяет божественное. Тишина опускается на высоты духа, Из скрытого святилища удаляется Бог, Пусто и холодно в комнате Невесты; Золотой Нимб теперь уже не виден, Уже не горит белый духовный луч, И навсегда смолкает тайный Голос. Затем Ангел Сторожевой Башни Вычёркивает имя из записной книжки; Пламя, что пело на Небесах, погружается, гаснущее и немое; Эпопея души заканчивается в руинах. Это трагедия внутренней смерти, Когда утрачен божественный элемент, И только ум и тело живут, чтобы умереть. Поскольку Дух допускает [эти] ужасные агентства, Есть тонкие и грандиозные силы, Что защищают себя покрывающим Невежеством. Исчадия бездн, агенты тёмной Силы, Ненавистники света, нетерпимые к миру, Подражающие мысли сияющего Друга и Ведущего, Противостоящие в сердце вечной Воле, Они скрывают оккультного возвышающего Гармонизатора. Его мудрости оракулы [они] делают нашими оковами; Двери Бога они заперли ключами веры И преградили Законом его неутомимую Милость. Вдоль всех линий Природы они установили их посты И перехватывают караваны Света; Где бы Боги ни действовали, они там вмешиваются. Ярмо лежит на тусклом сердце мира; Замаскированы его биения от высочайшего Блаженства, И закрытые периферии сверкающего Ума Блокируют тонкие входы небесного Огня. Кажется, что тёмные Авантюристы всегда побеждают; Они наполняют Природу институтами зла, Обращают победы Истины в поражения, Вечные законы провозглашают фальшью И отягощают кости Судьбы колдовской ложью; Они оккупировали святилища мира, узурпировали его троны. С презрением к уменьшающимся шансам Богов Они объявляют творение своей завоёванной вотчиной И коронуют себя железными Богами Времени. Адепты иллюзии и маски, Ремесленники падения и боли Природы Построили их алтари триумфальной Ночи В глиняном храме земной жизни. В пустых окрестностях священного Огня, Перед экраном в мистическом обряде, Лицом к смутному веламену, который никто не может пронзить, Свой торжественный гимн распевает жрец в митре, Призывая их ужасное присутствие в его груди: Приписывая им ужасное Имя, Он поёт слоги магического текста И призывает акт невидимого причастия, В то время как, между благовониями и бормочущейся молитвой, Все жестокие бедствия, от которых страдает мир, Смешиваются в пенящейся чаше человеческого сердца И льются на них, как священное вино. Принимая божественные имена, они руководят и правят. Противники Наивысшего, они пришли Из их мира бездушной мысли и силы, Чтобы враждой послужить космической схеме. Ночь - их убежище и стратегическая база. Против меча Пламени, сияющего Ока Ограждённые, они живут в массивных фортах мрака, Спокойные и защищённые в уединении без солнца; Ни один блуждающий луч Небес не может проникнуть туда. Бронированные, защищённые их смертельными масками, Как в студии творящей Смерти, Гигантские сыны Тьмы сидят и планируют Драму земли, их трагическую сцену. Все, кто хочет поднять падший мир, должны пройти Под опасными сводами их силы; Поскольку даже сияющие дети богов [Тоже] имеют страшное право омрачать свои привилегии. Ни один не может достичь небес, кто не прошёл через ад. Путешественник в мирах должен отважиться и на это. Воин в битве бессрочной дуэли, Он вступил в немую, отчаянную Ночь, Бросая вызов тьме его освещённой душой. Тревожа своими шагами мрак порога, Он вошёл в жестокое и скорбное царство, Населённое душами, что никогда не вкушали блаженства; Невежественные, подобные людям, рождённым слепыми, не знающим света, Они могли приравнять худшее зло к наивысшему добру, Добродетель была, на их взгляд, ликом греха, А зло и нищета были их естественным состоянием. Уголовный кодекс страшной администрации Создавал общий закон горя и боли, Предписывал всеобщую безрадостность, Превращал жизнь в стоическое таинство, А пытки - в ежедневный фестиваль. Был принят закон, чтобы наказывать за счастье; Смех и наслаждение были запрещены, как смертные грехи: Невопрошающий ум считался мудрым довольством, Безмолвная апатия тупого сердца - покоем: Сна не было там, оцепенение было единственным отдыхом, Смерть приходила, но не давала ни передышки, ни конца; Душа оставалась живой всегда и страдала всё больше. Он всё глубже погружался в это царство боли; Вокруг него нарастал террор мира, [где] За агонией следовала ещё более ужасная агония, А в терроре [возникала] великая злобная радость, Радующаяся своему и чужому несчастью. Там мысль и жизнь были долгим наказанием, Дыхание - ярмом, а любая надежда - бичом, Тело - полем мучений, массой беспокойства; Покой был ожиданием между болью и болью. Это было законом вещей, который никто не мечтал изменить: Жёсткое мрачное сердце, суровый неулыбчивый ум Отвергали счастье, как приторную сладость; Спокойствие было скукой и тоской: Лишь при страдании жизнь делалась красочной; Она нуждалась в пряности боли, в соли слёз. Если бы можно было перестать быть, всё было бы хорошо; Иначе лишь неистовые ощущения давали некую изюминку: Ярость ревности, сжигающей измученное сердце, Жало убийственной злобы, ненависти и похоти, Шёпот, заманивающий в яму, и удар предательства Бросали яркие пятна на тусклые, болезненные часы. Наблюдать драму несчастья, Корчи созданий под бороной рока, И трагический взор скорби в ночи, И ужас с сердцем, колотящимся от страха, - Было ингредиентами в тяжёлой чаше Времени, Что радовали и помогали наслаждаться её горьким вкусом. Из такого жестокого материала состоял долгий ад жизни: Это были нити тёмной паутины, В которую поймана душа, трепещущая и восхищённая; Это было религией, это было правилом Природы. В падшей часовне беззакония, Чтобы поклониться чёрному безжалостному образу Силы, Нужно было на коленях пересечь жестокосердные каменные дворы, Мостовую, подобную полу злой судьбы. Каждый камень был острой гранью безжалостной силы И склеен холодной кровью из истерзанных грудей; Сухие сучковатые деревья стояли, подобно умирающим людям, Застывшим в позе агонии, И из каждого окна выглядывал зловещий священник, Поющий Te Deums для милости, покровительствующей резне, Стиранию с лица земли городов, взрывам человеческих домов, Сжиганию корчащихся тел, уничтожению бомбардировками. "Наши враги пали, пали" - пели они, "Все, кто когда-то остались, поражены нашей волей и мертвы; Как мы велики, как Ты милосерден!" Так они думали достичь бесстрастного Престола Божия И скомандовать Ему, кому противостояли все их действия, Возвеличить их деяния, чтобы коснуться его небес И сделать его соучастником их преступлений. Там не могло быть места смягчающей жалости, Но властвовали безжалостная сила и железные построения, Бессрочная власть ужаса и мрака: Это приняло форму тёмного Бога, Почитаемого измученным убожеством, которое он создавал, Кто держал в рабстве несчастный мир, И беспомощные сердца, пригвождённые к непрекращающимся бедствиям, Обожали ноги, что втаптывали их в грязь. Это был мир горя и ненависти, Горя с ненавистью к своей одинокой радости, Ненависти с горем других, как её пиршеством; Горькая гримаса искривила страдающий рот; Трагическая жестокость увидела свой зловещий шанс. Ненависть была чёрным архангелом этого царства; Она сияла, мрачный камень в сердце, Сжигая душу своими зловещими лучами, И барахталась в её падшей бездне могущества. Эти страсти, казалось, источали даже предметы, - Ибо разум был переполнен неживым, Что отвечало со злобой, которую оно получало, - Против тех, кто пользовался ими, применялись зловредные силы, Что ударяли без рук и странно, внезапно убивали, Назначенные инструментами невидимой гибели. Или они делали себя роковой тюремной стеной, Где осуждённые люди просыпались через [несколько] ползущих часов, Отсчитываемых ударами зловещего колокола. Злое окружение ухудшало злые души: Все вещи были сознательны там, и все извращены. В этом инфернальном царстве он осмеливался вталкиваться Даже в самую глубокую яму и в самую тёмную сердцевину, Возмущать её тёмное основание, осмеливался оспаривать Её древнее привилегированное право и абсолютную силу: В Ночь он погружался, чтобы познать её ужасное сердце, В Аду он искал корень и причину Ада. Эти мучительные бездны открылись в его собственной груди; Он прислушивался к крикам переполняющей его боли, К сердцебиениям его рокового одиночества. Наверху была холодная глухая вечность. В смутных ужасных пассажах Рока Он слышал Голос гоблина, что ведёт убивать, И сталкивался с чарами Знака демона, И попадал в засаду враждебной Змеи. В зловещих местах, в мучительном одиночестве, Без спутников он бродил по безлюдным дорогам, Где красный Волк ждёт у потока без брода И чёрные орлы Смерти кричат с обрыва, И встречал злые своры, что охотятся за человеческими сердцами, Лающие через степи Судьбы, В полях битв, происходящих посреди Бездны, Сражался в тенеподобных боях в немых безглазых глубинах, Выдерживая нападения Ада и Титанические удары И перенося жестокие внутренние раны, которые медленно заживают. Узник магической Силы, скрытой под капюшоном, Захваченный и влекомый летальной сетью Лжи, И часто задушенный арканом горя Или брошенный в мрачную трясину поглощающих сомнений, Или запертый в ямах ошибок и отчаяния, Он пил глотками её яд, пока не осталось ни капли. В мире, куда не могли войти ни надежда, ни радость, Он претерпел испытание абсолютным господством зла, Но сохранил нетронутой сияющую истину его духа. Неспособный к движению или усилию, В Материи пустое отрицание заключённый и слепой, Прикованный к чёрной инерции нашей базы, Он, как сокровище, хранил в его руках его мерцающую душу. Его существо рисковало, [входя] в бездумную Пустоту, В невыносимые бездны, что не знали ни мысли, ни чувства; Мысли прекратились, чувства подвели, но его душа всё ещё видела и знала. В раздроблении Бесконечного на атомы, Близкий к немым истокам потерянного "Я", Он ощущал странную ничтожную тщетность Создания материальных вещей. Или, задыхаясь в пустотном сумраке Несознательного, Он вслушивался в таинственную темноту и бездонность Огромных и бессмысленных глубин, Из которых поднималась борющаяся жизнь в мёртвой вселенной. Там, в абсолютной тождественности, утраченной разумом, Он ощутил запечатанные чувства бесчувственного мира И безмолвную мудрость в несознательной Ночи. В бездонную тайну он вошёл, Где темнота выглядывает из-под её чехла, серая и голая, И встал на последний запертый пол подсознания, Где Существо спало, не сознавая своих мыслей, И строило мир, не зная, что оно строило. Там, ожидая своего часа, лежало неизвестное будущее, Там — запись исчезнувших звёзд. Там, во сне космической Воли, Он увидел тайный ключ к изменению Природы. Свет был с ним, невидимая рука Легла на заблуждение и боль, Пока они не превратились в трепещущий экстаз, В шок от сладости объятий. Он увидел в Ночи тёмную завесу Вечности, Узнал, что смерть - это подвал дома жизни, В разрушении ощущал [лишь] поспешный шаг творения, Узнал, что потеря - это цена небесного обретения, А ад - краткий путь к небесным вратам. Затем на оккультной фабрике Иллюзии И в магической типографии Несознательного Разорвались форматы первобытной Ночи И разрушились стереотипы Невежества. Живая, дышащая глубоким духовным дыханием, Природа вычеркнула её жёсткий механический код И статьи контракта связанной души, Ложь возвратила Истине её измученную внешность. Были аннулированы таблицы закона Боли, И на их месте появились светящиеся символы. Невидимый палец искусного Писца писал Его быструю интуитивную каллиграфию; Формы земли сделались его божественными документами, Мудрость, воплощённая умом, не могла раскрыться, Несознательное изгнано из безмолвной груди мира; Были преображены фиксированные схемы рассуждающей Мысли. Пробуждая сознание в вещах инертных, Он наложил на тёмный атом и немую массу Алмазный скрипт Нетленного, Написал на тусклом сердце падших вещей Песнь свободной Бесконечности И Имя, основание вечности, И начертил на бодрствующих ликующих клетках В идеограммах Невыразимого Лирику любви, что ожидает сквозь Время, И мистический том Книги Блаженства, И послание сверхсознательного Огня. Тогда жизнь, чистая, забилась в телесной оболочке; Инфернальный Отблеск умер и больше не мог убивать. Ад раскололся по его огромному резкому фасаду, Словно было разрушено магическое здание, Ночь разверзлась и исчезла, как пропасть сна. В разрыв бытия, вырытый, как пустое Пространство, В котором она заполняла место отсутствующего Бога, Лился широкий сокровенный и блаженный Рассвет; Все вещи исцелились, что сотворило разорванное сердце Времени, И печаль больше не могла жить в груди Природы: Разделение прекратилось, ибо Бог был там. Душа осветила сознательное тело её лучом, Материя и дух смешались и слились воедино. Конец Песни VIII перевод Н. Антипова, 05-08., 13-14.05.2019 года
amII: Песнь IX РАЙ БОГОВ ЖИЗНИ Вокруг него сиял великий счастливый День. Блеск некой восторженной Бесконечности, Он удерживал в великолепии его золотого смеха Области сердечного счастья, освобождённые, Опьянённые вином Бога, Погружённые в свет, вечно божественные. Любимый и сокровенно близкий Богам, Повинующийся божественному повелению радости, Он был властелином его собственного восторга И мастером царств его силы. Уверенный в блаженстве, ради которого были созданы все формы, Не затронутый страхом и горем и ударами Судьбы, Не встревоженный дыханием мимолётного Времени И не осаждённый неблагоприятными обстоятельствами, Он дышал в сладкой, безопасной, не охраняемой лёгкости, Свободный от хрупкости нашего тела, привлекающей смерть, Вдали от опасной зоны спотыкающейся Воли. Ему не нужно было сдерживать страстные биения [его сердца]; Трепеща от объятий тёплого, удовлетворённого чувства, От быстрого чудесного порыва, пламени и крика Красной великолепной расы жизненных импульсов, Он жил в драгоценном ритме смеха Бога И лежал на груди универсальной любви. Неуязвимый, [ничем] не скованный Дух Восторга Пас его сверкающие солнечные стада и лунные стаи Вдоль лирической быстроты безгорестных потоков В благоухании неземного асфоделя. Безмолвие счастья окутывало небеса, Беззаботное сияние улыбалось над вершинами; Шёпот невнятного восхищения Дрожал на ветру и касался очарованной земли; Беспрестанно в объятиях экстаза, Повторяя его сладостную непроизвольную ноту, Рыдания восторга стекали по часам. Продвигаясь под аркой славы и мира, Путешествуя по плато и по задумчивому хребту, Как тот, кто видит в зеркале Волшебника Мира Чудесные образы пробегающих пейзажей души, Он пересекал сцены бессмертной радости И заглядывал в бездны красоты и блаженства. Вокруг него лился свет сознательных солнц И задумчивое счастье великих символических вещей; Его встречали переполненные равнины сверкающего покоя, Горы и фиолетовые долины Блаженных, Глубокие лощины радости и поющие водопады, И леса трепещущего пурпурного одиночества; Под ним лежали, подобные сверкающим драгоценностями мыслям, Восторженные грезящие города королей Гандхарвы. Сквозь вибрирующие тайны Пространства Сладко кралась приглушённая и счастливая музыка, Поражённый невидимыми руками, он слышал сердечно-близкое Звучание арф пролетавших небесных менестрелей, И голоса неземной мелодии Воспевали славу вечной любви В бело-голубом освещённом луной воздухе Рая. Вершина и сердцевина всего этого чудесного мира Cтояли отдельно на высоких безымянных Елисейских холмах, Пылающих, как закаты в трансе вечера. Будто в какую-то новую не обнаруженную глубину, В радостную тишину уходила их основа; Их склоны тонули сквозь спешку смеха и голосов, Пересекаемые множеством поющих ручейков, [сбегающих] Поклоняясь голубому небу с их счастливым гимном, Вниз, в леса тенистой тайны: Вознесённые в широкую безгласную мистерию, Их вершины поднимались к величию за пределами жизни. Сияющие Эдемы витальных богов Приняли его в их бессмертные гармонии. Все вещи были совершенны там, где этот цветок [рос] во Времени; Красота там была врождённой формой творения, Покой - трепетной чувственной чистотой. Любовь там исполняла её золотые и розовые сны, А Сила - её коронные и могущественные мечтания; Желание взмывало вверх, стремительное всемогущее пламя, А Наслаждение было высотой с богов; Мечта гуляла вдоль путей звёзд; Сладкие обычные вещи обратились в чудеса: Настигнутая внезапными чарами духа, Поражённая алхимией божественной страсти, Самость боли была вынуждена трансформироваться в мощную радость, Исцеляющую антитезис между небом и адом. Все высокие видения жизни там воплощены, Её блуждающие надежды осуществлены, её золотистые соты Пойманы стремительным языком медового едока, Её жгучие догадки превратились в экстатические истины, Её мощные вздохи стихли в бессмертном покое И освободили её необъятные желания. В этом раю совершенного сердца и чувства Никакая низкая нота не могла нарушить бесконечного очарования Её сладости, пылкой и безупречной; Её шаги уверены в их интуитивном ступании. После мучений долгой душевной борьбы, Наконец, покой и небесный отдых были найдены, И, омытые магическим потоком беспечальных часов, Исцелились его раненые члены воинской природы В охватывающих руках Энергий, Что не терпели пятен и не боялись их собственного блаженства. В сценах, недоступных нашему бледному чувству, Среди чудесных ароматов и волшебных оттенков Он встречал формы, что обожествляют зрение, Музыку, что может обессмертить ум И сделать сердце широким, как будто бесконечность Слушает, и уловил неслышимые Каденции, что пробуждают оккультное ухо: Из невыразимой тишины он слышит, как они приходят, Трепеща от красоты бессловесной речи И мыслей, слишком великих и глубоких, чтобы обрести голос, Мыслей, чьё желание заново создаёт Вселенную. Масштаб чувств, что взбираются огненными ногами На высоты невообразимого счастья, Преобразил ауру его существа в сияние радости, Его тело мерцало, как небесная оболочка; Его врата в мир были омыты морями света. Его земля, наделённая небесной компетенцией, Таила в себе силу, которой теперь больше не требовалось Пересекать закрытую таможенную границу ума и плоти И тайно проносить божество в человечество. Он больше не уклонялся от высочайшего требования Неутомимой способности к блаженству, Мощи, что могла бы исследовать свою собственную бесконечность И красоту, страсть и ответ глубин, Не боясь обморока радостной идентичности, Когда дух и плоть соединяются во внутреннем экстазе, Аннулируя ссору между собой и формой. Он черпал из видения и звука духовную силу, Прокладывал дорогу для чувств, чтобы достичь неощутимого: Он трепетал от верховных влияний, Что строят субстанцию более глубокой души жизни. Природа Земли стояла возрождённой, товарищ неба. Достойный спутник вневременных Королей, Равный божествам живых Солнц, Он смешивался в лучезарных играх с Нерождёнными, Слышал шёпот Игрока, всегда невидимого, И слышал его голос, который крадёт сердце И притягивает его к груди желания Бога, И чувствовал, как мёд его блаженства Течёт по его венам, подобно рекам Рая, Делая тело чашей нектара Абсолюта. Во внезапных мгновениях открывающего пламени, В страстных ответах, полураскрытых, Он достигал краёв неведомых экстазов; Прикосновение верховного удивило его спешащее сердце, Объятие вспомнилось Чудесного, И намёки на белые блаженства прыгнули вниз. Вечность, замаскированная под Любовь, приблизилась И положила её руку на тело Времени. Малый дар приходит из Безмерностей, Но для жизни неизмерима его прибыль радости; Всё несказанное Запредельное отражается там. Гигантская капля непостижимого Блаженства Захлестнула его тело, и вокруг его души образовался Огненный океан счастья; Он шёл ко дну, утопая в сладких и обжигающих просторах: Ужасный восторг, который мог сокрушить смертную плоть, Упоение, что испытывали боги, он выдерживал. Бессмертное наслаждение очистило его в своих волнах И превратило его силу в бессмертную мощь. Бессмертие захватывало Время и несло Жизнь. Конец Песни IX перевод Н. Антипова, 14-17.05., правка 31.05.2019 года
amII: Песнь X ЦАРСТВА И БОЖЕСТВА МАЛОГО УМА Это тоже должно быть преодолено и оставлено, Как и всё [остальное], пока не будет достигнуто Наивысшее, В котором мир и "я" станут истинными и едиными: Пока не достигнуто То, прекратиться не может наше путешествие. Всегда безымянная цель манит за собой, Всегда зигзаг богов поднимается вверх И указывает на восходящий Огонь духа. Это дыхание стоцветного восторга И его чистый возвышенный образ радости [во] Времени, Разбросанной по волнам безупречного счастья, Бьющегося в отдельных ударах экстаза, Эта частица целого духа, Пойманная в страстное величие крайностей, Это ограниченное существо, поднятое к зениту блаженства, Счастливое наслаждаться одним прикасанием к высочайшим вещам, Упакованное в его запечатанную маленькую бесконечность, Его бесконечный созданный временем мир, выходящий за пределы Времени, - Маленький выход обширного восторга Бога. Мгновения тянулись к вечному Сейчас, Часы открывали бессмертие, Но, удовлетворённые их возвышающим содержанием, Они останавливались на вершинах, чьи макушки на полпути к Небесам Указывали на пик, который они никогда не могли покорить, На величие, в воздухе которого они не могли жить. Привлекая в их высокую и изысканную сферу, В их надёжные и прекрасные крайности То существо, что держится за его пределы, чтобы чувствовать себя в безопасности, Эти высоты отклоняли зов более великого приключения. Слава и сладость удовлетворённого желания Привязывали дух к золотым столбам блаженства. Он не мог вместить в себя широту души, Что нуждалась во всей бесконечности для её дома. Память, мягкая, как трава, и слабая, как сон, Красота и зов отступили, скрывшись позади, Подобно сладкой песне, что слышится, затихая вдали На долгой высокой дороге в Безвременье. Наверху было горячее белое спокойствие. Размышляющий дух взирал на миры И, подобно сверкающему взбиранию небес, Проходящих через ясность к невидимому Свету, Сверкал из тишины огромными сияющими царствами Ума. Но сначала он встретил серебристо-серое пространство, Где День и Ночь сочетались и были одним [целым]: Это было поле тусклых и подвижных лучей, Отделяющее чувственный поток Жизни от самообладания Мысли. Коалиция неопределённостей Осуществляла там нелёгкое правление На почве, сохранённой для сомнений и обоснованных догадок, При рандеву Знания с Невежеством. При её низшей крайности с трудом удерживалось влияние Ума, который едва видел и медленно находил; Его природа близка нашей земной природе И родственна нашей сомнительной смертной мысли, Что смотрит с земли на небо и с неба на землю, Но не знает ни низа, ни запредельного, Она лишь ощущает себя и внешние вещи. Это было первое средство нашего медленного восхождения Из полусознания животной души, Живущей в переполненном давлении форм событий В царстве, которое она не может ни понять, ни изменить; Она лишь видит и действует в данной сцене, И чувствует, и радуется, и печалится какое-то время. Идеи, что ведут тёмный воплощённый дух По дорогам страдания и желания В мире, что борется за открытие истины, Нашли здесь их мощь существовать и силу Природы. Здесь изобретены формы невежественной жизни, Что видит эмпирический факт как установленный закон, Что трудится для часа, а не для вечности, И торгует своими достижениями, чтобы удовлетворить зов момента: Медленный процесс материального ума, Служащего телу, которым он должен управлять и использовать [его], И нуждающегося в опоре на заблуждающееся чувство, Рождался в этой освещённой темноте. Медленно продвигаясь от хромающего старта, Опираясь гипотезой на аргумент, Водружая свои теории как несомненности, Он рассуждает от полуизвестного к неизвестному, Всегда конструируя его хрупкий дом мысли, Всегда распутывая паутину, которую он же сплёл. Сумеречный мудрец, чья тень кажется ему самим собой, Живёт, двигаясь от минуты к краткой минуте; Король, зависящий от его сателлитов, Подписывает указы невежественных министров, Судья, полувладеющий его доказательствами, Голос, кричащий о постулатах неопределённости, Архитектор знания, а не его источник. Этот могущественный раб своих инструментов Считает его низшее положение наивысшей вершиной Природы, Забывая о его вкладе во всё созданное И надменно смиряясь в его собственном тщеславии, Полагает себя порождением из грязи Материи И принимает его собственные творения за его причину. К вечному свету и знанию, предназначенным для восхождения, От голого начала человека идёт наш подъём; Из тяжёлой малости земли мы должны вырваться, Мы должны исследовать нашу природу духовным огнём: Насекомое ползёт, предваряя наш славный полёт; Наше человеческое состояние баюкает будущего бога, Наша смертная слабость - бессмертную силу. На светлячковой вершине этих бледных мерцающих царств, Где сияние рассвета играло с природными сумерками И помогало Дню расти, а Ночи - угасать, Перейдя по широкому мерцающему мосту, Он вошёл в царство раннего Света И в регентство полувзошедшего солнца. Из его лучей родился полный шар нашего ума. Назначенный Духом Миров Для посредничества с неизвестными глубинами, Прототипичный ловкий Разум, Балансирующий на равных крыльях мысли и сомнения, Непрестанно трудился между скрытыми концами бытия. Тайна дышала в движущемся действии жизни; Тайная кормилица чудес Природы, Она формировала чудеса жизни из грязи Материи: Она вырезала узор форм вещей, Она раскинула шатёр ума в смутном невежественном Просторе. Мастерица-Магиня меры и устройства Сотворила вечность из повторяющихся форм, И блуждающей наблюдающей мысли Отвела место на бессознательной сцене. На земле волей этого Архи-Разума Бестелесная энергия облачается в одеяние Материи; Протон и фотон служили формирующему Глазу Для превращения тонкого в физический мир, И невидимое появлялось, как форма, И неосязаемое ощущалось, как масса: Магия восприятия соединилась с искусством концепции И назначила каждому объекту интерпретирующее имя: Идея была замаскирована в артистизме тела, И странной мистикой атомного закона Была сотворена основа, в которую разум мог поместить Его символическую картину Вселенной. Произошло ещё большее чудо. Посреднический свет связал силу тела, Сон и сновидения дерева и растения, Вибрирующее чувство животного, мысль в человеке С сиянием Луча наверху. Его умение, подтверждающее право Материи на мысль, Прорезало чувствующие проходы для ума плоти И нашло средства для того, чтобы Невежество могло знать. Предлагая свои маленькие квадраты и кубики слов, Как фигурные заменители реальности, Мумифицированный мнемонический алфавит, Он помогал невидящей Силе читать её работы. Погребённое сознание поднялось в ней, И теперь она видит себя человеком и бодрствует. Но всё остаётся пока подвижным Невежеством; Всё же Знание не могло прийти и твёрдо ухватить Этот огромный вымысел, видимый как вселенная. Специалист твёрдой машины логики Наложил его жёсткую искусственность на душу; Помощник изобретательного интеллекта, Он разрезал Истину на управляемые кусочки, Чтобы каждый мог получить его порцию мысленной пищи, Затем вновь построенное тело Истины было убито его искусством: Робот, точный, практичный и ложный, Вытеснил более тонкий взгляд духа на вещи: Отполированный двигатель делал работу бога. Не было найдено ни одного истинного тела, его душа казалась мёртвой: Никто не имел внутреннего взгляда, что видит Истину как целое; Все прославляли сверкающую подмену. Затем с тайных высот прихлынула волна, Возник блистательный хаос мятежного света; Он взглянул наверх и увидел ослепительные вершины, Он заглянул внутрь и разбудил спящего бога. Воображение призывало её сияющие отряды, Что отваживаются [проникать] в [ещё] не открытые сцены, Где скрываются все чудеса, [о которых] никто ещё не знал: Подняв свою прекрасную и чудотворную голову, Она сговорилась с потомством [её] сестры вдохновения Наполнить небо мысли мерцающими туманностями. Яркая Ошибка окаймляла фриз таинственного алтаря; Тьма стала кормилицей оккультного солнца мудрости, Миф вскормил знание её блестящим молоком; Младенец перешёл от тусклых грудей к сияющим. Так Могущество действовало на растущий мир; Его тонкое мастерство сдерживало полный орб пламени, Лелеяло детство души и питало вымыслами, Гораздо более богатыми своим сладким и нектарным соком, Вскармливающим её незрелое божество, Чем сырьё или сухая солома пашни Разума, Eго громоздящийся корм из бесчисленных фактов, Плебейская пища, на которой мы сегодня процветаем. Так из царства раннего Света стекали Эфирные мысли в мир Материи; Его золоторогие стада устремились в пещеру сердца земли. Его утренние лучи освещают наши сумеречные глаза, Его юные формации побуждают ум земли Трудиться, мечтать и творить новое, Чувствовать прикасание красоты и познавать мир и себя: Золотое Дитя начало мыслить и видеть. В этих светлых царствах Ум совершает первые шаги вперёд. Невежественный во всём, но жаждущий познать всё, Начинает там его пытливое медленное исследование; Всегда его поиск цепляется за формы вокруг, Всегда он надеется отыскать более великие вещи. Пламенный и золотисто-сверкающий огнями рассвета, Бдительный, он живёт на грани изобретения. Но всё, что он делает, - в масштабе младенца, Как если бы космос был детской игрой, Ум, жизнь - игрушками Титанического ребёнка. Он работает подобно тому, кто строит имитацию крепости, Чудом устойчивую на какое-то время, Сделанную из песка на берегу Времени Посреди безбрежного моря оккультной вечности. Маленький острый инструмент, выбранный великим Могуществом, Тягостную забаву страстно преследует; Обучать Невежество - её трудная обязанность, Её мысль исходит из начальной несознающей Пустоты, И то, чему она учит, она сама должна узнать, Пробуждая знание из его сонной берлоги. Ибо знание не приходит к нам, как гость, Призванный в наши покои из внешнего мира; Друг и обитатель нашего тайного "я", Оно скрылось за нашими умами, заснуло И медленно просыпается под ударами жизни; Могучий демон лежит внутри, бесформенный, Пробудить, придать ему форму - задача Природы. Всё было хаосом истины и лжи, Ум искал в глубоком тумане Неведения; Он смотрел внутрь себя, но не видел Бога. Материальная промежуточная дипломатия Отрицала Истину о том, что преходящие истины могут жить, И скрывала Божество за вероучением, и предполагала, Что Невежество Мира может медленно становиться мудрым. Это была путаница, созданная суверенным Умом, Смотревшим с мерцающего гребня в Ночь В её первых манипуляциях с бессознательным: Чужой сумрак озадачивает её сияющие глаза; Её быстрые руки должны научиться осторожному усердию; Земля может выдержать лишь медленное продвижение. И всё же её сила отличалась от [силы] невидящей земли, Вынужденной обращаться с самодельными инструментами, Изобретёнными жизненной силой и плотью. Земля воспринимает всё через сомнительные образы, Она всё рассматривает в опасных струях зрения, Маленькими огоньками, зажжёнными от прикасаний ощупывающей мысли. Неспособная к прямому взгляду души, Она видит спазмами и припаивает кусочки знания, Делает истину рабыней своей бедности, Изгоняя мистическое единство Природы, Разрезает на кванты и массы движущееся Целое; Она принимает за мерило её невежество. В её собственных владениях понтифик и провидец, Эта большая Мощь с её полувзошедшим солнцем Действовала внутри пределов, но обладала её полем; Она знала по привилегии мыслящей силы И претендовала на младенческий суверенитет видения. В её глазах, как бы мрачно они ни были окаймлены, светился Взор Архангела, который знает, что вдохновляет его действия, И формирует мир в его дальновидящем пламени. В её собственном царстве она не спотыкается и не терпит неудачу, Но движется в границах тонкой силы, Через которые ум может шагнуть к Солнцу. Кандидатура на высший сюзеренитет, Она прорубала проход из Ночи к Свету И искала неизведанное Всеведение. Карликовая трёхтелая троица была её рабой. Во-первых, самая маленькая из трёх, но крепкая в конечностях, Низколобая с квадратной тяжёлой челюстью Пигмейская Мысль, нуждающаяся в границах, чтобы жить, Вечно склонившаяся, чтобы вдолбить факт и форму. Поглощённая и стеснённая внешним взглядом, Она занимает своё положение на твёрдой базе Природы. Замечательная специалистка, грубая мыслительница, Клепающая Жизнь к бороздам привычки, Покорная тирании грубой Материи, Пленница форм, в которых она работает, Она связывает себя тем, что сама создаёт. Раба установленной массы абсолютных правил, Она видит привычки мира, как Закон, Она видит привычки ума, как Истину. В её царстве конкретных образов и событий, Вращающихся в изношенном круге идей И всегда повторяющихся старых привычных действий, Она живёт, довольствуясь общим и известным. Она любит старую землю, что была её местожительством: Отвращающаяся от перемен, как от дерзкого греха, Недоверчивая к каждому новому открытию, Она продвигается лишь осторожно шаг за шагом И боится неизвестного, как смертельной бездны. Расчётливая охранительница своего невежества, Она избегает приключений, моргает от великолепной надежды, Предпочитая безопасную опору на вещи Опасной радости от широты и высоты. Медленные впечатления мира на её трудящемся уме, Запоздалые отпечатки, почти неизгладимые, Увеличивают их ценность из-за их бедности; Старые верные воспоминания - её основной капитал: Лишь то, что может понять рассудок, считается абсолютным: Она полагает единственной истиной внешний факт, Отождествляет мудрость с земным взглядом, А вещи, давно известные, и действия, всегда совершаемые, Для её цепляющегося захвата - балюстрада Безопасности на опасной лестнице Времени. Доверие Небес к ней - это устоявшиеся древние пути, Неизменные законы, которые человек не имеет права изменить, Священное наследие великого мёртвого прошлого Или единственная дорога, которую Бог проложил для жизни, Твёрдый облик Природы, никогда не могущий измениться, Часть огромного порядка вселенной. Улыбка Хранителя Миров Послана этим старым охраняющим Умом на землю, Чтобы всё могло стоять в его зафиксированном неизменном виде И никогда не сдвигаться со своего векового положения. Мы видим, как она [пигмейская Мысль - прим. перев.] кружит, верная своей задаче, Неутомимая, в круговороте предписанной традиции; В обветшалых и разрушающихся офисах Времени Она зорко стоит на страже перед стеной обычая, Или в тусклых окрестностях древней Ночи Дремлет на камнях маленького дворика И лает на каждый незнакомый свет, Как на врага, который разрушит её жилище, Собака, сторожащая ограждённый рассудком дом духа От незваных гостей из Невидимого, Питающаяся обрывками жизни и костями Материи В её конуре объективной уверенности. И всё же за ней стоит космическая мощь: Размеренное Величие хранит его обширный план, Бездонное тождество ритмизирует поступь жизни; Неизменные орбиты звёзд бороздят инертный Космос, Миллионы видов следуют одному немому Закону. Огромная инертность - это защита мира, Даже в изменении сберегается неизменность; В инерцию погружается революция, В новом платье старое возвращает его роль; Энергия действует, стабильность - её печать: На груди Шивы остаётся [этот] огромный танец. Огненный дух пришёл следующим из трёх. Горбатый всадник красного Дикого Осла, Опрометчивый Разум спрыгнул, с гривой льва, Из великого мистического Пламени, что окружает миры И своим страшным краем пожирает сердце существа. Оттуда возникло жгучее видение Желания. Тысячу обличий оно носило, принимало бесчисленные имена: Нужда во множественности и изменчивости Вынуждала его всегда преследовать Единое На бесчисленных дорогах[, бегущих] через просторы Времени, Через цепи бесконечных различий. Оно сжигает все груди двусмысленным огнём. Сияние, мерцающее в мутном потоке, Оно вспыхивало до небес, затем снижалось, поглощённое, до ада; Оно карабкалось, чтобы утащить Истину в болото, И использовало его сверкающую Силу для грязных целей; Огромный хамелеон золотого, синего и красного цвета, Переходящих в чёрный, серый и буро-коричневый, Голодный, он выглядывал с пёстрой ветки жизни, Чтобы радостно хватать насекомых, его любимую еду, Тёмный хлеб для роскошного тела, Вскармливающий великолепную страсть его оттенков. Огненный змей с тусклым облаком вместо хвоста, Сопровождаемый грезящей стаей сверкающих мыслей, Подняв голову с многоцветными мерцающими гребнями, Он лизал знание закопчённым языком. Всасывающий вихрь в пустом воздухе, Он зиждется на пустоте колоссальных притязаний, В Ничто рождённый, в Ничто возвращается, Но всё время движется невольно К скрытому Нечто, которое есть Всё. Пылкое желание найти, неспособное удержать, Сверкающая нестабильность были его метками, Ошибаться было его врождённой тенденцией, его природным сигналом. Склонный сразу к неразмышляющему доверию, Он предполагал верным всё, что льстило его собственным надеждам; Он лелеял золотые пустоты, рождённые желанием, Он хватал нереальное, как пищу. В темноте он обнаруживал светящиеся формы; Вглядываясь в нависающую тенью полутьму, Он видел цветные изображения, нацарапанные в пещере Фантазии; Или он носился по кругу в ночи предположений И ловил в камеру воображения Яркие сцены обещаний, удерживаемые мимолётными вспышками, Фиксировал в воздухе жизни ноги торопливых снов, Сохранял отпечатки проходящих Форм и скрытых Могуществ И вспышки-образы полувидимых истин. Прыжок, жаждущий схватить и овладеть Без помощи разума или видящей души, Был его первым натуральным движением и последним, Он растрачивал жизненную силу, чтобы достичь невозможного: Он презирал прямую дорогу и бежал по извилистым тропам, Оставляя то, что он выиграл, для неиспытанных вещей; Он видел нереализованные цели, как мгновенную судьбу, И выбирал обрыв для его прыжка на небеса. Рискуя его системой в авантюре жизни, Он принимал случайные достижения за надёжные результаты; Ошибка не обескураживала его уверенный взгляд, Не ведающий о глубоком законе путей бытия, И неудача не могла замедлить его огненную хватку; Один шанс, ставший истинным, оправдывал всё остальное. Попытка, а не победа, составляла очарование жизни. Неуверенный победитель с неуверенными ставками, Инстинкт был его матерью, а жизненный ум - отцом, Он бежал в его гонке и приходил первым или последним. Всё же его деяния не были малыми, тщетными и ничтожными; Он кормился порцией силы бесконечности И мог творить высокие вещи, что желало его воображение; Его страсть ловила то, чего не хватало спокойному разуму. Прозрение импульса направляло его прыгающий захват На небеса, [где] высокая Мысль скрывалась в ослепительном тумане, Улавливало проблески, что указывали на спрятавшееся солнце: Он исследовал пустоту и находил там сокровище. Полу-интуиция багровела в его рассудке; Он бросал зубец молнии и попадал в невидимое. Он видел в темноте и смутно моргал на свету, Невежество было его полем, неизвестное - его призом. Из всех этих Сил величайшей была последняя. Прибыв позже с далёкого плана мысли В переполненный иррациональный мир Возможностей, Где всё ощущалось грубым и совершалось вслепую, И всё же случайность казалась неизбежной, Пришёл Разум, приземистый божественный мастер, В его узкий дом на гребне Времени. Адепт ясного устроения и замысла С задумчивым лицом и близкими всматривающимися глазами, Он занял его твёрдое и непоколебимое место, Сильнейший, мудрейший из троллеподобной Триады. Вооружившись его линзами, измерительной штангой и зондом, Он смотрел на объективную Вселенную, На множества, что жили и умирали в ней, На тело пространства и на бегущую душу Времени, И брал землю и звёзды в его руки Попробовать, что он может сделать из этих странных вещей. В своём сильном, целеустремленном, трудолюбивом уме, Изобретая его схемы-линии реальности И геометрические кривые его плана времени, Он умножал свои медленные полусрезы[, взятые] из Истины: Не выносящий загадки и неизвестное, Нетерпимый к беззаконию и уникальности, Навязывая рефлексию маршу Силы, Навязывая ясность непостижимому, Он стремился свести к правилам мистический мир. Он ничего не знал, но обо всех вещах надеялся узнать. В тёмных бессознательных царствах, когда-то лишённых мысли, Призванный верховным Разумом Направить свой луч на тёмный Простор, Несовершенный свет, ведущий заблуждающуюся массу Силой чувства, идеи и слова, Он отыскивает Природный процесс, субстанцию, причину. Гармонизируя всю жизнь контролем мысли, Он всё ещё борется с гигантской неразберихой; Невежественный во всём, кроме его собственного ищущего ума, Он пришёл спасти мир от Невежества. Суверенный работник, на протяжении веков Наблюдающий и меняющий всё, что существует, Он уверенно взял на себя огромную ответственность. Там низко согнутая могучая фигура сидит, Склонившись под дуговыми фонарями его фабричного дома Среди грохота и звона его инструментов. Строгий взгляд его творящих глаз Принуждает пластичный материал космического Ума [принимать форму], Он ставит жёсткие измышления его мозга В образец вечной неподвижности: Безразличный к космическому немому требованию, Не сознавая слишком близкие реальности Невысказанной мысли, безмолвного сердца, Он склоняется выдумывать свои кредо, железные кодексы И металлические структуры для заключённой [в них] жизни И механические модели для всех вещей, что существуют. Для видимого мира он соткал понимаемый мир: Он плетёт тугие, но несубстанциальные нити Его паутины словесных сетей абстрактной мысли, Его сегментных систем Бесконечного, Его теодицей, космогонических карт И мифов, которыми он объясняет необъяснимое. По воле он простирается в тонком воздухе ума, Подобно картам, висящим в школе интеллекта, Втискивая широкую Истину в узкую схему Его бесчисленных враждующих строгих философий; Из Природного тела феноменов Он вырезает острым краем мысли в жёстких линиях, Подобных рельсам для могущества Мировой Магии, чтобы [по ним] бежать, Его науки, точные и абсолютные. На огромных голых стенах человеческого неведения, [Среди] начертанных вокруг глубоких немых иероглифов Природы, Он пишет ясными демотическими знаками Обширную энциклопедию его мыслей; Алгебру знаков его математики, Его чисел и безошибочных формул Он строит, чтобы завершить его резюме вещей. Со всех сторон бегут, как в космической мечети, Отслеживая священные вирши его законов, Затейливость его узорчатых арабесок, Искусство его мудрости, хитрость его знаний. Это искусство, эта хитрость - его единственный запас. В его высоких трудах чистого разума, При его отходе из ловушки чувств Не происходит разрушения стен разума, Не проскакивает разрывающая вспышка абсолютного могущества, Не восходит свет небесной несомненности. Миллион лиц носит его знание здесь, И каждое лицо - в тюрбане сомнения. Всё теперь под вопросом, всё сведено в ничто. Когда-то монументальные в их массивном мастерстве, Его старые великие мифические писания исчезают, И на их месте стартуют строгие эфемерные знаки; Эта постоянная перемена означает прогресс для его глаз: Его мысль - это бесконечный марш без цели. Нет вершины, на которую он мог бы встать И одним взглядом охватить всю бесконечность. Неубедительная пьеса - это труд Разума. Любая сильная идея может использовать его, как свой инструмент; Принимая каждое послание, он отстаивает своё дело. Открытый каждой мысли, он не может знать. Вечный Адвокат, восседающий, как судья, Облачает в неуязвимую кольчугу логики Тысячи бойцов за завуалированный трон Истины, И подстрекает с высокой конской спины аргумента Всегда склонять словесные копья В притворном турнире, где никто не может победить. Анализируя ценность мыслей его жёсткими тестами, Балансируя, он сидит на широком и пустом воздухе, Отстранённый и чистый в его беспристрастном равновесии. Его суждения выглядят абсолютными, но никто [в них] не уверен; Время отменяет все его вердикты в апелляции. Хотя, подобно солнечным лучам для нашего светлячкового ума, Его знание притворяется падающим с ясных небес, Его лучи - это свет фонаря в Ночи; Он набрасывает сверкающее одеяние на Невежество. Но теперь утрачено его древнее суверенное притязание Править высшим царством ума по его абсолютному праву, Связывать мысль кованой непогрешимой цепью логики Или видеть истину обнажённой в ярком абстрактном тумане. Хозяин и раб абсолютного явления, Он путешествует по дорогам заблуждающегося зрения Или смотрит на выстроенный механический мир, Сконструированный для него его инструментами. Вол, запряжённый в повозку с доказанными фактами, Он тянет огромные тюки знаний по пыли Материи, Чтобы достичь огромного базара полезности. Ученик, он дорос до его старой ломовой лошади; Помогающее чувство - арбитр его поисков. Теперь он использует его в качестве пробного камня. Как будто он не знает, что факты - это шелуха истины, Шелуху он хранит, зерна выкидывает прочь. Древняя мудрость уходит в прошлое, Вера веков становится досужей сказкой, Бог уходит из пробуждённой мысли, Старая отброшенная мечта больше не нужна: Он ищет лишь ключи от механической Природы. Интерпретируя каменные законы, как неизбежные, Он роется в твёрдой, сокрытой почве Материи, Чтобы откопать процессы всех сотворённых вещей. Нагруженная огромная работающая сама по себе машина предстаёт Перед жадным и восхищённым взглядом его глаз, Замысловатая и бессмысленная инженерия Упорядоченного рокового и неизменного Шанса: Изобретательное, тщательное и детальное, Его грубое несознательное скрупулёзное устройство Разворачивает безошибочный марш, отображает верную дорогу; Он планирует без мышления, действует без воли, Миллион целей не служит ни одной цели И строит рациональный мир без ума. У него нет ни движителя, ни творца, ни идеи: Его обширное самодействие работает без причины; Безжизненная Энергия, ведомая неудержимо, Голова смерти на теле Необходимости, Вызывает жизнь и порождает сознание, Потом удивляется, почему всё возникло и откуда пришло. Наши мысли - это части огромной машины, Наши размышления - лишь причуда закона Материи, Мистические знания были фантазией или слепотой; Мы теперь не нуждаемся ни в душе, ни в духе: Материя - это восхитительная Реальность, Очевидное, неизбежное чудо, Твёрдая истина вещей, простая, вечная, единственная. Самоубийственная безрассудная трата, Создающая мир мистерией самопотери, Вылила её разрозненные труды в пустое Пространство; Позднее саморазрушающаяся Сила Сократит огромное расширение, которое она произвела: Тогда завершается этот могучий и бессмысленный труд, Пустота остаётся голой, пустой, как прежде. Так подтверждённая, увенчанная, великая новая Мысль Объяснила мир и овладела всеми его законами, Коснулась немых корней, пробудила скрытые потрясающие силы; Она обязана служить несознательным джиннам, Что спят, не задействованные в невежественном трансе Материи. Всё было точным, жёстким, бесспорным.
amII: Но когда, основываясь на вековой скале Материи, Встало целое, твёрдое, отчётливое и надёжное, Всё отшатнулось назад в море сомнений; Эта прочная схема плавилась в бесконечном потоке: Он [рассудок - прим. перев.] встретил бесформенную Силу, изобретающую формы; Внезапно он наткнулся на невидимые вещи: Молния из неоткрытой Истины Поразила его глаза своим озадачивающим блеском И вырыла пропасть между Реальным и Известным, Пока всё его знание не показалось невежеством. Мир вновь стал волшебной сетью, Магическим процессом в магическом пространстве, Непостижимыми глубинами чуда, Чей источник теряется в Невыразимом. Вновь мы сталкиваемся с чистым Непознаваемым. В крушении ценностей, в огромном роковом сломе, В распылении и рассеянии его разрушенной работы Он потерял его чистый законсервированный сконструированный мир. Остался квантовый танец, россыпь случайностей В колоссальном опрокидывающем вихре Энергии: Непрерывное движение в безграничной Пустоте, Формы, изобретаемые без мысли и цели: Необходимость и Причина стали бесформенными призраками; Материя была инцидентом в потоке бытия, Законной, но работающей по часам привычкой слепой силы. Идеалы, этика, системы не имели основы И вскоре рухнули или жили без санкции; Всё превратилось в хаос, в волнение, в столкновение и борьбу. Идеи, воюющие и свирепые, обрушивались на жизнь; Жёсткое сжатие сдерживало анархию, А свобода была лишь именем призрака: Созидание и разрушение вальсировали, вооружённые, На груди разорванной и дрожащей земли; Всё погрузилось в мир танца Кали. Так, обрушившись, утопая, растянувшись в Пустоте, Хватаясь за подпорки, за почву, на которой можно [было] стоять, Он видел лишь тонкий атомный Простор, Разрежённый с редкими точками субстрат вселенной, На котором плавает феноменальный облик твёрдого мира. Только процесс событий был там И пластичные и многообразные изменения Природы, И, богатая смертью, чтобы убить или сотворить, Всемогущая сила расщеплённого невидимого атома. Оставался единственный шанс, что здесь может найтись могущество, [Способное] освободить человека от старых неадекватных средств И оставить его властелином земной сцены. Поскольку Разум тогда мог бы схватить изначальную Силу, Чтобы вести его машину по дорогам Времени. Всё тогда могло бы служить нуждам мыслящей расы, Абсолютное Государство нашло бы абсолют порядка, Сократило бы все вещи до стандартизированного совершенства, Построило бы в обществе справедливую точную машину. Тогда наука и рассудок, не заботясь о душе, Могли бы отладить [этот] спокойный единообразный мир, Эонические искания переполнить внешними истинами, И одношаблонно мыслящей силой - ум, Навязали бы логику Материи видениям Духа, Сделали бы из человека разумное животное, А из его жизни - симметричную ткань. Это было бы вершиной Природы на тёмном земном шаре, Грандиозным результатом долгих веков усилий, Эволюция Земли увенчалась бы успехом, её миссия выполнилась. Так могло быть, если бы дух уснул; Тогда человек мог бы отдыхать в довольстве и жить в мире, Владыка Природы, кто когда-то трудился, будучи её рабом, А беспорядок в мире уплотнился бы до Закона, - Если бы ужасное сердце Жизни не восстало в бунте, Если бы Бог внутри не мог отыскать более великого плана. Но космическая Душа многолика; Прикосновение может изменить установленный фронт Судьбы. Внезапный поворот может произойти, дорога - появиться. Ум более великий может увидеть более великую Истину, Или мы можем обнаружить, когда всё остальное рухнет, Скрытый в нас самих ключ к совершенному изменению. Поднимаясь из почвы, где ползут наши дни, Сознание Земли может сочетаться с Солнцем, Наша смертная жизнь - лететь на крыльях духа, Наши конечные мысли - общаться с Бесконечным. В ярких царствах восходящего Солнца Всё есть рождение в могущество света: Всё, деформированное здесь, там хранит его счастливый облик, Всё, что здесь смешано и искажено, там чисто и цело; И всё же каждое из них - это преходящий шаг, фаза момента. Пробудившись к более великой Истине за пределами её деяний, Посредница сидела и смотрела на свои творения И чувствовала в них чудо и силу, Но знала [и] могущество за ликом Времени: Она выполнила задачу, повиновалась данному знанию, Её глубокое сердце стремилось к великим идеальным вещам И из света смотрело на более широкий свет: Сверкающая изгородь, окружавшая её, сужала её могущество; Верная её ограниченной сфере, она трудилась, но знала, Что её наивысшее, широчайшее видение было наполовину поиском, А самые могучие [её] действия - переходом или стадией. Ибо не Разумом было создано творение, И не Разумом может быть видима истина, Которую сквозь завесы мысли, экраны чувств Едва может рассмотреть видение духа, Затемнённое несовершенством его средств: Маленький Ум привязан к мелочам: Его смысл - лишь внешнее касание духа, Полупроснувшегося в мире тёмного Несознательного; Он чувствует его существа и его формы, Как некто, оставленный [идти] наощупь в невежественной Ночи. В этом маленьком слепке детского ума и чувств Желание - это плач детского сердца, взывающего к блаженству, Наш разум - только мастер игрушек, Создатель правил в странной спотыкающейся игре. Но он с его карликовыми помощниками знал, чьё уверенное зрение Ограниченная перспектива принимала за дальнюю цель. Мир, который он создал, - это промежуточный отчёт Путешественника к полуобретённой истине в вещах, Движущегося между неведением и неведением. Поскольку ничего не известно, пока что-то остаётся скрытым; Истина познаётся только тогда, когда видно всё. Привлечённый Всем, что есть Одно, Он стремится к более высшему свету, чем его [свет]; Скрытый своими культами и верованиями, он видел мельком лик Бога: Он знает, что нашёл лишь форму, одежду, Но всегда надеется увидеть его в своём сердце И почувствовать тело его реальности. Пока ещё есть маска, а не чело, Хотя иногда появляются два скрытых глаза: Разум не может сорвать эту мерцающую маску, Его усилия лишь заставляют её ярче мерцать; Он увязывает Неделимое в свёртки; Обнаружив, что его руки слишком малы, чтобы удержать безбрежную истину, Он разбивает знание на отчуждённые [друг от друга] части Или всматривается сквозь облачный покров в исчезнувшее солнце: Он видит, не понимая того, что видел, Сквозь замкнутые облики конечных вещей Мириады аспектов бесконечности. Однажды Лик должен прогореть сквозь маску. Наше невежество - это куколка Мудрости, Наше заблуждение сочетается с новым знанием на своём пути, Его тьма - это почерневший узел света; Мысль танцует рука об руку с Неведением На серой дороге, что вьётся к Солнцу. Даже когда его пальцы нащупывают узлы, Что связывают их в их странное компаньонство, В моменты их супружеской борьбы Иногда прорываются вспышки просветляющего Огня. Даже теперь здесь есть великие мысли, что гуляют одни: Вооружённые, они пришли с непогрешимым словом В посвящении интуитивного света, Что несёт санкцию от глаз Бога; Предвестники далёкой Истины, они пылают, Прибывая с края вечности. Огонь выйдет из бесконечностей, Более великий Гнозис взглянет на мир, Переходя из какого-то далёкого всеведения На сверкающих морях, из тихого восхищённого Одиночества, Чтобы осветить глубокое сердце себя и вещей. Вневременное знание он принесёт в Ум, Его цель - в жизнь, в Невежество - его конец. Наверху, в высокой бездыханной стратосфере, Затеняя карликовую триаду, Жили, устремлённые в безграничное Запределье, Пленники пространства, окружённые ограничивающими небесами, В нескончаемом круговороте часов, Тоскующие по прямым путям вечности, И с высоты своего положения смотрели вниз на этот мир Два солнечноглазых Демона, свидетельствующие обо всём, что есть. Могущество, [способное] возвысить отсталый мир, Властное, ехало на огромной высококрылой Жизни-Мысли, Не желая ступать по твёрдой неизменной почве: Привыкшее к синей бесконечности, Оно парило в солнечном небе и в звёздном воздухе; Оно видело вдали дом недостижимого Бессмертного И слышало вдали голоса Богов. Иконоборец и разрушитель фортов Времени, Преодолевающий предел и превышающий норму, Оно освещало мысли, что сияли чрез века И двигали действиями сверхчеловеческой силы. Так далеко, как могли долететь его крылатые самолёты, Посещая будущее в великих сверкающих рейдах, Оно разведывало перспективы мечты-судьбы. Способное к зачатию, неспособное к достижению, Оно рисовало его концептуальные карты и планы видения, Слишком великие для архитектуры смертного Пространства. За пределами в обширности, где нет опоры, Имажинист бестелесных Идей, Безразличный к крику жизни и рассудка, Чистый Мыслящий Ум обозревал космическое действие. Архангел белого трансцендентного царства, Он видел мир с одиноких высот, Сияющих в далёком и пустом воздухе. Конец Песни X перевод Н. Антипова, 17-31.05.2019 года, правка 19.07.19
amII: Песнь XI ЦАРСТВА И БОЖЕСТВА БОЛЕЕ ВЕЛИКОГО УМА Там исчезли пределы для трудящейся Силы. Но бытие и творение не прекращается там. Ибо Мысль превосходит круги смертного ума, Она больше, чем её земной инструмент: Божество, втиснутое в узкое пространство ума, Ускользает во все стороны в некий простор, Являющийся переходом в бесконечность. Оно вечно движется в поле духа, Бегун к далёкому духовному свету, Дитя и слуга силы духа. Но ум тоже падает с безымянной вершины. Его существо простёрлось за пределы видения Мысли. Ибо дух вечен и несотворён, И не мышлением родилось его величие, И не мышлением может прийти его знание. Он знает себя и живёт в себе, Он движется там, где нет ни мысли, ни какой-то формы. Его ноги твёрдо стоят на конечных вещах, Его крылья могут осмелиться пересечь Бесконечное. В его поле зрения входило удивительное пространство Великих и чудесных встреч, вызываемых его шагами, Где Мысль опиралась на Видение за пределами мысли И формировала мир из Немыслимого. На вершинах, недоступных воображению, На горизонтах, что не утомляли взгляд, Под синим покровом вечности Было видно великолепие идеального Ума, Простирающегося через границы познаваемых вещей. Источник [той] малости, что мы есть, Инстинкт бесконечно большего, которым мы должны стать, Поддержка всего, что человеческая сила выполняет, Творец надежд нереализованной земли, Он распространяется за пределы расширяющейся вселенной; Он улетает за границы мечты, Он пролетает сквозь потолок парения жизни. Бодрствуя в светящейся сфере, не связанной Мыслью, Открытый всеведущим необъятностям, Он бросает в наш мир его великие венчающие влияния, Его скорость, что опережает прогулку часов, Его силу, что непобедимо шагает сквозь Время, Его могущества, что наводят мост через пропасть между человеком и Богом, Его огни, что борются с Невежеством и Смертью. В его обширном диапазоне идеального Пространства, Где красота и могущество идут рука об руку, Истины Духа принимают форму живых Богов, И каждая может по праву строить её собственный мир. В воздухе, который сомнение и заблуждение не могут отметить Cтигматами их уродства, В общении с задумчивым уединением Истины, что видит в безошибочном свете, Где зрение не колеблется и не блуждает мысль, Освобождённая от непомерного налога слёз нашего мира, Мечтая, его светоносные творения взирают На Идеи, что населяют вечность. В солнечном сиянии радости и абсолютного могущества Вверху Мастера Идеала правят В сессиях спокойного блаженства, В области освещённой несомненности. Эти царства далеки от нашего труда, стремления и зова, Правление совершенства и благословенное святилище Закрыты для неуверенных мыслей человеческого ума, Далеки от мутной поступи смертной жизни. Но поскольку наши тайные "я" - [наши] близкие родственники, Дыхание недостижимой божественности Посещает несовершенную землю, на которой мы трудимся; Сквозь золотой смех сверкающего эфира Свет падает на наши мучительные неудовлетворённые жизни, Мысль нисходит из идеальных миров И движет нас к новой модели даже здесь Некоторого образа их величия, притягательности И чуда за пределами кругозора смертной надежды. Среди тяжёлого однообразия дней И противоречащей человеческому закону Веры в вещи, которых нет и не должно быть, Живёт товарищ восторга и боли этого мира, Дитя запретного желания тайной души, Рождённое от её любви с вечным. Наши души вырываются на свободу из их окружения; Будущее приближает лик его чуда, Его божество смотрит на нас настоящими глазами; Деяния, считающиеся невозможными, становятся естественными; Мы чувствуем бессмертие героя; Мужество и сила, не затрагиваемые смертью, Пробуждаются в конечностях, что смертны, в сердцах, что ослабевают; Мы движемся быстрым импульсом воли, Что презирает медлительное влачение смертного времени. Эти побуждения исходят не из чуждой сферы: Мы сами - граждане этого материнского Государства, Искатели приключений, мы колонизировали ночь Материи. Но теперь наши права попраны, наши паспорта аннулированы; Мы живём само-изгнанными из нашего небесного дома. Блуждающий луч бессмертного Ума Принял слепоту земли и стал Нашей человеческой мыслью, слугой Невежества. Изгнанник, труженик на этой ненадёжной земле, Захваченный и загнанный в Жизни невежественную хватку, Стеснённый тёмной клеткой и предательскими нервами, Он мечтает о более счастливых государствах и более благородных силах, О естественной привилегии не падших богов, Помня до сих пор его старую утраченную суверенность. Среди земного тумана и мглы, грязи и камней Он до сих пор помнит свою возвышенную сферу И высокий город его великолепного рождения. Память вкрадывается о потерянных небесах Истины, Обширное освобождение приближается, Слава зовёт, Мощь выглядывает, отдалённое счастье. В чарующих переходах полускрытый свет Блуждает, яркая тень его самого, Этот быстрый неуверенный лидер слепых богов, Эта нежность от маленьких светильников, Этот служитель-раб, нанятый умом и телом для использования на земле, Забывает о своей работе среди грубой реальности; Он восстанавливает его отвергнутое верховное право, Он вновь носит пурпурную мантию мысли И знает себя провидцем и царём Идеала, Причастником и пророком Нерождённого, Наследником восторга и бессмертия. Все вещи реальны, что являются здесь лишь мечтами, В наших неведомых глубинах спит их запас истины, На наших недостигнутых высотах они царят и приходят к нам В мыслях и вдохновениях, влача за собой их одежды из света. Но наша карликовая воля и холодный прагматический смысл Небесных визитёров не допускают: Ожидающие нас на вершинах Идеала Или охраняемые в нашем тайном "я", невидимые, Но иногда вспыхивающие через пробуждённую душу, [Они] скрывают при наших жизнях их величие, красоту, силу. Наше настоящее иногда ощущает их царственное прикасание, Наше будущее стремится к их сверкающим тронам: Из духовной тайны они выглядывают, [Их] бессмертные шаги звучат в коридорах ума: Наши души могут подняться на сияющие планы, Широты, из которых они пришли, могут стать нашим домом. Вновь обретя его привилегию видеть без тени, Мыслитель вошёл в воздух бессмертных И вновь испил из своего чистого и могучего источника. Неизменный в ритмичном покое и радости, Он видел, суверенно свободный в безграничном свете, Неуничтожимые планы, миры, сотворённые мыслью, Где Знание есть лидер действия, А Материя сотворена из мыслящей субстанции, Чувство - это небесная птица, балансирующая на крыльях мечты, Отвечающая на зов истины, как на голос родителя, Формы - это озарённые прыжки всеформирующего луча, А Воля, сознательная колесница Богов, И Жизнь, великолепный поток вдохновенной Силы, Несут голоса мистических Солнц. Это приносит счастье [от] шепчущей истины; Там звучит в его медоносном потоке из недр Пространства Смех из бессмертного сердца Блаженства И непостижимая вневременная Радость, Звук журчания Мудрости в Неизвестном И дыхание невидимой Бесконечности. В сияющей ясности аметистового воздуха Нескованный и всемогущий Дух Ума Размышляет на голубом лотосе Идеи. Золотое верховное солнце вневременной Истины Изливало вниз мистерию вечного Луча Через безмолвие, дрожащее от слова Света В бесконечном океане открытий. Вдалеке он увидел соединяющиеся полусферы. На восходящем краю транса медитации Великие ступени мысли поднимались к нерождённым высотам, Где последние хребты Времени касаются небес вечности И Природа говорит с абсолютом духа. Сначала пришло тройное царство упорядоченной мысли, Малое начало огромного восхождения: Наверху были яркие эфирные небеса ума, Переполненное и бесконечное парение, как будто небо давило на небо, Поддерживаемое против Пустоты бастионами света; Высшее стремилось к соседству с вечностью, Огромнейшее расширялось в бесконечность. Но, хотя и бессмертные, могущественные и божественные, Первые царства были близки и родственны человеческому уму; Их божества формируют дороги нашего более великого мышления, Фрагмент их могущества может стать нашим: Эти широты не были слишком широки для наших душ, чтобы [там] расположиться, Эти высоты не были слишком высоки для человеческой надежды. Тройной подъём привёл в этот тройной мир. Хотя и [слишком] крутой для общих усилий идти [по нему], Его восходящий склон смотрит вниз на наше земное равновесие: На склоне, не слишком отвесно крутом, Можно было повернуть назад, путешествуя по глубоким нисходящим линиям, Чтобы общаться со вселенной смертных. Могучие смотрители восходящей лестницы, Кто ходатайствуют со всесозидающим Словом, Там ожидали душу пилигрима, связанную с небесами; Держа тысячу ключей от Запредельного, Они предлагали их знание восходящему уму И наполняли жизнь безграничностью Мысли. Пророчествующие иерофанты оккультного Закона, Огненно-яркие иерархи божественной Истины, Толкователи между умом человека и Бога, Они приносят бессмертный огонь смертным людям. Радужные, воплощающие невидимое, Стражи ярких степеней Вечности Выстроились перед Солнцем в сияющие фаланги. Издали они казались символическими образами, Освещёнными оригиналами теневого скрипта, В который наше видение транскрибирует идеальный Луч, Или иконами, изображающими мистическую Истину, Но вблизи - Богами и живыми Присутствиями. Марш [из] фризов обозначил самые низшие ступени; Фантастически витиеватые и богато мелкие, Они имели место для всего содержания мира, Символов минут радости его совершенства, Странных зверей, что были силами Природы, сделанными живыми, И, пробуждённый к чуду его роли, Человек стал ненарушенным образом Бога, А предметы - прекрасными монетами из царства Красоты; Но широкими территориями были эти уровни служения. Перед восходящим прозрением стояли Миром-Временем наслаждающиеся, любимцы Мира-Блаженства, Мастера вещей актуальных, властелины часов, Товарищи по играм юной Природы и Бога-дитя, Творцы Материи скрытым напряжением Ума, Чьи тонкие мысли поддерживают бессознательную Жизнь И направляют фантазию грубых событий, Раса юных богов с острым зрением, Дети-цари, рождённые на раннем плане Мудрости, Обученные в её школьной мистической игре создания мира. Архмасоны вечного Чудотворца, Формовщики и измерители фрагментированного Пространства, Они осуществили их план скрытого и известного Жилища для невидимого царя. Повинуясь глубинному повелению Вечного, Они построили на материальном фронте вещей Этот широкий мир - детский сад юных душ, Где младенческий дух учится с помощью ума и чувств Читать буквы космического скрипта И изучать тело космического "я", И искать тайное значение целого. Всему, что задумывает Дух, они придают форму; Убеждая Природу в видимых настроениях, Они придают конечную форму бесконечным вещам. Каждую силу, что выпрыгивает из Непроявленного, Покидая величие покоя Вечности, Они захватывали и удерживали их точным взглядом И делали фигурантом в космическом танце. Его свободный каприз они связали ритмическими законами И вынудили его принять позу и линию В колдовстве [ставшей] упорядоченной вселенной. Все-содержащее содержалось в форме, Единство было раздроблено на измеримые блоки, Безграничность собрана в космическую сумму: Бесконечное Пространство было разбито на кривые, Неделимое Время разрезано на маленькие минуты, Бесконечно малое массировано, чтобы надёжно сохранить Мистерию Бесформенного, низвергаемого в форму. Непобедимо их ремесло, разработанное для использования Магии последовательных чисел и чар знаков, Чудесная потенция замысла была [ими] схвачена, Нагруженная [теперь] красотой и значением, И под детерминирующим мандатом их взгляда Форма и качество, уравниваясь, объединились В неразрывную идентичность. На каждом событии они отпечатывали графики их закона, Их веру и заряд обременяющих обстоятельств; Уже не свободный и божественный случай, Желаемый в каждый момент, не приключение души Удлиняли связанную судьбой таинственную цепь, Линию, предусмотренную неизменным планом, [Представляя] ещё один шаг в долгом марше Необходимости. Срок был установлен для каждой жаждущей силы, Сдерживающей свою волю монополизировать мир, Канавка из бронзы предписана для силы и действия, Что указывала каждому мгновению его назначенное место, Неизменным предволимое в спиральной Огромной петле Времени, ускользающего от вечности. Неизбежны их мысли, подобные звеньям Cудьбы, Наложенным на прыжки и молниеносную гонку ума И на хрупкий случайный поток жизни, И на свободу атомных вещей Неизменной причиной и непреклонным следствием. Идея отказалась от пластичной бесконечности, Для которой она была рождена, и теперь отслеживала вместо неё Небольшие отдельные шаги цепной работы в сюжете: Бессмертное когда-то, теперь связанное рождением и смертью, Вырванное из непосредственности его безошибочного взгляда, Знание было перестроено из клеток умозаключения В фиксированное тело, дряблое* и тленное; Соединённое таким образом, оно росло, но не могло [продержаться] долго и разрушалось, И уступило его место телу нового мышления. Клетка для большеглазых Мыслей серафимов Бесконечности Была закрыта крест-накрест мировыми законами вместо прутьев, И радужное видение Невыразимого Ограждено краткой дугой горизонта. Вневременный дух сделался рабом часов; Несвязанный был брошен в тюрьму рождения, Чтобы создать мир, который Ум мог бы охватить и править [им]. На земле, которая смотрела на тысячу cолнц, Чтобы сотворённые могли вырастить владыку Природы И осветить душой глубины Материи, Они привязали к дате, норме и конечному масштабу Миллионно-мистическое движение Единого. Выше по рангу стояла тонкая раса архангелов С большими веками и взглядами, что искали невидимое. Свет освобождающего знания сиял Через бездны тишины в их глазах; Они жили в уме и знали истину изнутри; Взгляд, отводимый в сконцентрированное сердце, Мог проникнуть за ширму результатов Времени, За жёсткие очертания и формы видимых вещей. Всё, что ускользнуло из узкой петли концепций, Видение замечало и схватывало; их видящие мысли Заполняли пробелы, оставленные ищущими чувствами. Высокие архитекторы возможности И инженеры невозможного, Математики бесконечностей И теоретики непознаваемых истин, Они формулируют постулаты загадки И соединяют неизвестное с видимыми мирами. Послушники, они ждут под вневременной Силой, Исследуя цикл её работ; Миновав её ограду бессловесного уединения, Их ум мог проникнуть в её оккультный ум И нарисовать диаграмму её тайных мыслей; Они читали коды и шифры, что она запечатала, Они снимали копии всех её охраняемых планов, Поскольку каждый поворот её таинственного пути Имел причину и неизменное правило. Невидимое становилось видимым для изучающих глаз, Схема огромного Несознательного была объяснена, Смелые линии были начертаны в Пустоте; Бесконечность была сведена к квадрату и кубу. Располагая символы и значения, Прослеживая кривую трансцендентной Силы, Они формировали каббалу космического Закона, Балансирующую линию, открытую в технике Жизни И структурирующую её магию и её тайну. Налагая схемы знания на Необъятное, Они связывали с силлогизмами конечной мысли Свободную логику бесконечного Сознания, Грамматизировали скрытые ритмы танца Природы, Критиковали сюжет драмы миров, Делали фигуру и число ключом ко всему сущему: Психоанализ космического "Я" Был начертан, выслежены его тайны И выяснена непонятная патология Уникального. Была оценена система вероятного, Опасность избегаемых возможностей, Рассчитана невычисляемая сумма Актуального, Построены логарифмические таблицы Необходимости, Сложенные в схему тройного действия Единого. Раскрытое внезапно, невидимое множество Сил, вихрящихся в руках Случая, Казалось повинующимся какому-то обширному императиву: Их запутанные мотивы вырабатывали единство. Мудрость читала их ум, неведомая им самим, Их анархия втискивалась в формулу, И из их гигантской случайности Силы, Следуя привычке миллионов их путей, Различая каждую малейшую линию и ход Скрытого неизменного замысла, Из хаоса настроений Невидимого Выводилось исчисление Судьбы. В его яркой гордости универсального применения Знание ума превзошло мощь Всеведущего: Орлокрылые могущества Вечного, Удивляющиеся в их неотслеженных эмпиреях, Склонялись из [описываемых ими] кругов, Повинуясь мановению Мысли: Каждый таинственный Бог, вынужденный раскрывать себя в форме, Назначив его установившиеся движения в игре Природы, Зигзагом двигался от жестов Воли-шахматиста По шахматной доске космической судьбы. В широкой последовательности предсказанных шагов Необходимости каждое действие и мысль Бога, Взвешенные для их оценки бухгалтерским умом, Проверенные его математизированным всемогуществом, Утрачивали их божественный аспект чуда И становились числом в космической сумме. Капризы и молниеносные настроения могущественной Матери, Возникшие из её премудрого неуправляемого восторга В свободе её сладкой и страстной груди, Лишённые их чуда, были прикованы к причине и цели; Бронзовый идол заменил её мистическую форму, Что захватывает движения космических просторов, В точном наброске идеального лика Был забыт отпечаток сна её ресниц, Несущий в своих очертаниях мечты бесконечности, И потерялось манящее чудо её глаз; Вздымающаяся волна-пульс её обширного моря-сердца Стала связанной теоремой упорядоченных биений: Её глубокие замыслы, что она скрывала от самой себя, Склонялись к самораскрытию на их исповеди. Для рождения и смерти миров они установили дату, Очертили диаметр бесконечности, Измерили отдалённую дугу невидимых высот И визуализировали бездонные безвидные глубины, Пока не стало казаться известным всё, что могло быть во все времена. Всё было подчинено числу, имени и форме; Ничто не осталось невыразимым, неисчислимым. И всё же их мудрость была окружена пустотой: Истины они могли находить и удерживать, но не единую Истину: Высочайшее оставалось непознаваемым для них. Зная слишком много, они упустили [то] целое, что нужно знать: Бездонное сердце мира оставалось неразгаданным И Трансцендентное хранило свою тайну. В величественном и более смелом воспарении К широкой вершине тройной лестницы поднимались голые ступени, Будто пылающие золотые камни, Прожигающие себе путь к чистому абсолютному небу. Августейшие и немногочисленные суверенные Короли Мысли Сделали из Пространства свой широкий всевидящий взор, Обозревающий огромную работу Времени: Широта все-содержащего Сознания Поддерживала Бытие в неподвижных объятиях. Посланники от светоносного Незримого, В долгом переходе к миру они хранят Императивы творящего "Я", Подчиняясь невежественной земле, сознательному небу; Их мысли - партнёры в его просторном контроле. Великое правящее всем Сознание здесь присутствует, А Ум невольно служит более высшей Силе; Это канал, а не источник всего. Космос - не случайность во Времени; В каждой игре Случая есть смысл, В каждом лике Судьбы есть Свобода. Мудрость знает и направляет таинственный мир; Взгляд Истины формирует его существа и события; Слово, саморождённое на вершинах творения, Голос Вечного во временных сферах, Пророк видений Абсолюта, Засевает значение Идеи в Форму, И из этого семени всходят ростки Времени. На вершинах за пределами нашего кругозора восседает Все-Мудрость: Вниз опускается единственный и непогрешимый взгляд, Безмолвное прикасание воздуха верховного Пробуждает [в помощь] невежественному знанию в его действиях Тайную силу в бессознательных глубинах, Вынуждая ослеплённое Божество появиться, Детерминируя голый танец Необходимости, Когда она проходит через круг часов И скрывается от преследования конечными глазами Вниз по кружащимся перспективам эонического Времени. Неприкосновенные силы космического вихря Несут в их вакхических ладонях неподвижность Изначального предвидения, что является Судьбой. Даже неведение Природы - это инструмент Истины; Наше борющееся эго не может изменить её курс: И всё же эта сознательная сила, что движется в нас, [Это] семя-идея есть родитель наших действий, А неизбежность - не узнанное дитя Воли. Под непогрешимо направляющим взором Истины Все существа раскрывают здесь их тайну, Вынуждаются стать тем, что они скрывают в себе. Ибо Тот, кто Есть, растёт, проявляясь с годами, И медлительное Божество, заключённое в клетку, Взбирается из плазмы к бессмертию. Но то, что скрыто, что отрицается смертным пониманием, Что мистично, невыразимо - есть истина духа, Неизречённая, улавливаемая его лишь взором. Когда лишён он эго и ума, он слышит Голос; Он смотрит сквозь свет на всё больший свет И видит Вечность, окружающую Жизнь. Эта великая Истина чужда нашим мыслям; Там, где свободная Мудрость действует, они ищут правил; Либо мы видим лишь спотыкающуюся игру Случая Или работу в цепях, вынуждаемую сковывающим законом Природы, Абсолютизмом немой бездумной Власти. Дерзкие в их чувстве рождённой Богом силы, Они осмелились ухватить их мыслью абсолют Истины; Абстрактной чистотой безбожного зрения, Перцептивной наготой, нетерпимостью к формам Они доставляли Уму то, чего Ум никогда не мог бы достичь, И надеялись покорить верховное основание Истины. Оголённый императив концептуальной фразы, Архитектонический и неизбежный, Переводил немыслимое в мысль: Серебрянокрылый огонь обнажённого тонкого чувства, Ухо ума, оторванное от рифм внешнего [мира], Открывало звуки-семена вечного Слова, Слышало ритм и музыку, что строят миры, И схватывало в вещах бестелесную Волю быть. Безграничное они измеряли мерами чисел И прослеживали последнюю формулу ограниченных вещей, В прозрачные системы воплощали безграничные истины, Вневременное делали подотчётным Времени И оценивали несоизмеримое Высочайшее. Чтобы припарковать и оградить неохватываемые бесконечности, Они воздвигли абсолютные стены [из] мысли и речи И создали вакуум, чтобы вместить Единое. На их взгляд, они двигались к пустой вершине, В громадное пространство холодного и залитого солнцем воздуха. Чтобы объединить свои задачи, исключающие жизнь, Что не могут вынести наготу Необъятного, Они сделали ребус из множества, В отрицании нашли смысл Всего, А в ничто - абсолютный позитив. Единый закон упростил космическую тему, Сжав Природу в формулу; Их титанический труд сделал всё знание единым, Ментальной алгеброй путей Духа, Абстракцией живой Божественности. Здесь мудрость ума остановилась; она почувствовала себя завершённой; Больше не о чем было думать и знать: В духовном нуле она восседала на троне И принимала её обширное молчание за Невыразимое. Это было игрой ярких богов Мысли. Привлекая во время вневременный Свет, Заключая вечность в часы, Они планировали уловить ноги Истины В позолоченную сеть из концепций и фраз И удерживать её в плену для радости мыслителя В его маленьком мире, построенном из бессмертных грёз: Там она должна пребывать заточённой в человеческом уме, Как императрица, узница в доме своего подданного, Боготворимая, чистая и всё ещё царящая в его сердце, Его великолепная собственность, лелеемая и отделённая Стеной молчания его тайной музы, Непорочная в белой девственности, Одна и та же испокон веков, и всегда одна, Его почитаемая неизменная Богиня во все времена. Или же, верная супруга его ума, Согласная с его природой и его волей, Она санкционирует и вдохновляет его слова и действия, Продлевая их резонанс сквозь внимающие годы, Спутница и регистратор его марша, Пересекающего сверкающий участок мысли и жизни, Вырезанный из вечности Времени. Свидетельница его высокой триумфальной звезды, Её божественность - слуга [его] коронованной Идеи, С её помощью он будет господствовать в поверженном мире; Гарантия для его деяний и его верований, Она подтверждает его божественное право вести и управлять. Или, как любовник, [он] обнимает свою единственную возлюбленную, Божество для поклонения и вожделения в его жизни, Икону для единственного идолопоклонства его сердца, Она теперь - его [собственность], и должна жить лишь для него: Она захватила его своим внезапным блаженством, Неисчерпаемым чудом в его счастливых объятиях, Соблазном, пойманным восхитительным дивом. Теперь, после долгих восторженных поисков, он заявляет, что она - Единственная радость его тела и его души: Неотвратима её божественная притягательность, Её необъятное обладание, неумирающий трепет, Опьянение и экстаз: Страсть её самораскрывающихся настроений, Небесные слава и многообразие Делают её тело всегда новым для его глаз Или же повторяют первое прикасание [её] очарования, Сияющий восторг её мистических грудей И прекрасных вибрирующих конечностей, живую область Пульсирующего нового раскрытия без конца. Новое начало расцветает в слове и смехе, Новое очарование возвращает назад прежний предельный восторг: Он потерялся в ней, она - его рай здесь. Истина улыбнулась грациозной золотой игре. Из её безмолвных вечных пространств выглянула Великая и безграничная Богиня, притворяясь уступающей Залитую солнцем сладость её тайн. Воплощая её красоту в его объятиях, Она отдала [ему] для краткого поцелуя её бессмертные губы И притянула к её груди эту прославленную смертную голову: Она, для которой небеса были слишком малы, сделала землю её домом. В человеческой груди жило её оккультное присутствие; Он вырезал из самого себя её образ: Она вложила её тело в объятия ума. В узкие пределы мысли она вошла; Её величие она позволила втиснуть В маленькую каморку Идеи, В закрытую комнату понимания одиноким мыслителем: Она снизошла с её высот до положения наших душ И ослепила наши веки её небесным взором. Итак, каждый удовлетворён его высокой прибылью И мыслит себя блаженным за пределами смертности, Царём истины на его отдельном троне. Для её обладателя в поле Времени Одинокое великолепие, уловленное от её славы, кажется Единственным истинным светом, сияющей полнотой её красоты. Но ни мысль, ни слово не могут ухватить вечную Истину: Весь мир живёт в одиноком луче её солнца. В тесном и узком доме наших мыслей, освещённом лампой, Тщеславие нашего закрытого смертного ума Мечтает о том, чтобы цепи мысли сделали её нашей; Но мы лишь играем с нашими собственными слепящими связями; Связывая её, мы связываем себя. В нашем гипнозе [от] одной светящейся точки Мы не видим, что мы удерживаем [лишь] её маленькую форму; Мы не чувствуем её вдохновляющей безграничности, Мы не разделяем её бессмертной свободы. Это так даже с провидцем и мудрецом; Поскольку человек до сих пор ограничивает божественное: Из наших мыслей мы должны выпрыгнуть, чтобы видеть, Вдыхать её божественный безграничный воздух, Признать её простое безбрежное превосходство, Осмелиться сдаться её абсолюту. Тогда Непроявленное отражает его форму В неподвижном уме, как в живом зеркале; Вневременный Луч нисходит в наши сердца, И мы восхищаемся в вечность. Ибо Истина шире, больше, чем её формы. Тысячи икон они сотворили из неё И находят её в идолах, которым они поклоняются; Но она остаётся собой и бесконечной. Конец Песни Одиннадцатой *слово с фр. перевод Н. Антипова, 3-27.06.2019 года, правка 19.07.19
amII: Песнь XII НЕБЕСА ИДЕАЛА Всегда Идеал манил издалека. Пробуждённая прикасанием Невидимого, Покидая границу достигнутых вещей, Стремилась могучая исследовательница, неутомимая Мысль, Раскрывая на каждом шагу светоносный мир. Она оставляла известные вершины ради неизвестных пиков: Страстная, она искала единственную нереализованную Истину, Она жаждала Света, что не знает смерти и рождения. Каждая стадия в отдалённом восхождении души Возвышалась в неизменных небесах, что всегда ощущались здесь. На каждом шагу удивительного путешествия Новая степень чуда и блаженства, Новая ступень формировалась на могучей лестнице Бытия, Огромный широкий пролёт, трепещущий драгоценным огнём, Как будто горящий дух колыхался там, Поддерживая своим пламенем бессмертную надежду, Как будто сияющий Бог отдал свою душу, Чтобы он мог чувствовать шаги пилигримов, В спешке взбирающихся в дом Вечного. На обоих концах каждой лучезарной лестницы Виделись небеса идеального Ума В голубом сиянии грезящего Пространства, Подобно полосам сверкающего неба, цеплявшимся за луну. С одной стороны, оттенок за оттенком плывущим, мерцали Сияния восхода, озаряющие душу, В трепетном восторге прозрения сердца И в спонтанном блаженстве, что приходит с красотой, [стояли] Прекрасные царства бессмертной Розы. Выше духа, заключённого в смертном уме, Располагаются сверхсознательные царства небесного мира, Ниже - мрачная тусклая бездна Несознательного, Между ними, за нашей жизнью, - бессмертная Роза. Чрез тайный воздух, которым дышит дух, Тело космической красоты и радости, Незримое, не замечаемое слепым страдающим миром, Поднимаясь из глубоко сдавшегося сердца Природы, Вечно цветёт у стоп Бога, Питаясь жертвенными мистериями жизни. И здесь его бутон рождается в человеческой груди; Затем прикосновением, присутствием или голосом Мир превращается в подножие храма, И всё раскрывает неизвестного Возлюбленного. В порыве небесной радости и лёгкости Жизнь уступает божественности внутри И приносит восторженную жертву всего, что имеет, И душа открывается к счастью. Блаженство чувствуется, что никогда не может полностью исчезнуть, Внезапная мистерия тайной Милости Укрывает золотом нашу землю красного желания. Все высшие боги, что скрывали свои облики От пятнающего страстного ритуала наших надежд, Раскрывают их имена и их неумирающие силы. Огненная неподвижность пробуждает дремлющие клетки, Страсть плоти, становящейся духом, И внезапно исполняется, наконец, Чудо, для которого была создана наша жизнь. Пламя в белом безмолвном куполе Видно, и лики бессмертного света, Сияющие длани, что не знают рождения и смерти, Груди, что вскармливают первенцев Солнца, Крылья, что переполняют пламенные безмолвия мысли, Глаза, что смотрят в духовное Пространство. Наши скрытые центры небесной силы Открываются, подобно цветам, в небесной атмосфере; Ум останавливается, трепеща от божественного Луча, И даже это преходящее тело может тогда почувствовать Идеальную любовь и безупречное счастье, И смех сладости и восторга сердца, Освобождённого от грубой и трагической хватки Времени, И красоту, и ритмичную поступь часов. В высших царствах это касается бессмертного вида; То, что здесь в зародыше, там [уже] расцвело. Там [обретается] тайна Дома Пламени, Сияние богоподобной мысли и золотого блаженства, Восторженный идеализм небесного чувства; Там - чудесные голоса, солнечный смех, Журчание водоворотов в реках радости Божьей И мистические виноградники золотого лунного вина, Весь огонь и сладость, от которых здесь едва ли Сверкающая тень посещает смертную жизнь. Хотя там наблюдаются и радости Времени, Давящее на грудь, ощущается касание Бессмертного, Слышатся звуки флейты Бесконечного. Здесь, на земле, ранние пробуждения, Моменты, что трепещут в божественном воздухе, И взращённый на тоске её почвы Взгляд солнечных цветов Времени на золотую Вечность: Там - нетленные блаженства. Миллион лотосов, качающихся на одном стебле, Мир за миром, цветные и экстатические, Взбираются к какому-то далёкому невидимому прозрению. По другую сторону вечной лестницы Могущественные царства бессмертного Пламени Стремятся достичь абсолютов Существа. Из скорби и тьмы мира, Из глубин, где погребены жизнь и мысль, Одиноко поднимается к небесам бессмертное Пламя. В священных тайнах скрытой Природы Оно вечно горит на алтаре Ума, Его жрецы - души посвящённых богов, Человечество - его дом для жертвоприношений. Однажды зажжённые, его языки никогда не могут угаснуть. Огонь вдоль мистических троп земли, Он восходит через полушарие смертного, Пока, несомый бегунами Дня и Сумерек, Он не войдёт в оккультный вечный Свет И не вскарабкается, белея, на незримый Трон. Его миры - это шаги восходящей Силы: Видение с гигантскими контурами, титаническими линиями, Дома непогрешимой и озарённой Мощи, Небеса неизменного Блага, чистые и нерождённые, Высоты великолепий извечного луча Истины, Они становятся видимыми, как в символическом небе, И призывают наши души в более просторный воздух. На своих вершинах они несут неспящее Пламя; Мечтая о мистическом Запредельном, Трансцендентные путям Судьбы и Времени, Они указывают ввысь над собой направляющими пиками Сквозь бледно-сапфировый эфир божественного ума На некий золотой апокалипсис Бесконечного. Гром, раскатывающийся среди холмов Бога, Неутомимый, суровый - их потрясающий Глас: Превзойдя нас, превзойти себя самих они призывают И предлагают нам неустанно подниматься всё выше. Вдали от нашей нетерпеливой досягаемости эти вершины живут, Слишком величественные для нашей смертной силы и высоты, Вряд ли [бывая] в страшном экстазе труда, Поднимаемого обнажённой атлетической волей духа. Строгие, нетерпимые, они требуют от нас Усилий, слишком длительных для наших смертных нервов, Наши сердца не могут ни пробиться, ни поддержать нашу плоть; Только сила Вечного в нас может отважиться Предпринять неизмеримое приключение этого восхождения И пожертвовать всем, что мы здесь лелеем. Наше человеческое знание - это свеча, горящая На тусклом алтаре пред солнечно-просторной Истиной; Человеческая добродетель - грубо сшитое, плохо сидящее платье, Одеяние деревянных идолов Блага; Страстная и ослеплённая, кровоточащая, покрытая грязью, Его энергия претыкается о бессмертную Силу. Несовершенство преследует наши высочайшие усилия; [Лишь] части и бледные отражения - наша доля. Счастливы миры, что не ощутили нашего падения, Где Воля едина с Истиной, а Добро с Силой; Не истощаемые бедностью земного ума, Они хранят естественное дыхание могущества Бога, Его голую спонтанную быструю интенсивность; Там его великое прозрачное зеркало, Я, И там его суверенная автаркия блаженства, В которой бессмертные природы играют их роли, Наследники и акционеры божественности. Он двигался волей сквозь царства Идеала, Принимал их красоту и выносил их величие, Вкушал славу их чудесных полей, Но проходил [дальше], не оставаясь под властью их великолепия. Всё там было интенсивным, но частичным светом. В каждом [из них] серафо-крылая высоколобая Идея Объединяла всё знание единой мастерской мыслью, Убеждала всё действие в едином золотом смысле, Подчиняла все силы единой силе И создавала мир, где она могла бы править одна, Совершенный дом абсолютного идеала. Как знак их победы и их веры, Они предлагали Путешественнику у своих ворот Неугасимое пламя или неувядающий цветок, Эмблему привилегии высокого королевства. Славный сияющий Ангел Пути Представлял исканию души Сладость и мощь идеи, Каждая из которых считалась Сокровенным источником Истины и вершиной силы, Сердцем смысла вселенной, Ключом к совершенству, паспортом в Рай. Но там были и области, где встречались эти абсолюты И формировали круг блаженства сочетающимися руками; Свет стоял, объятый светом, огонь венчался с огнём, Но никто в другом не потерял бы его тело, Чтобы найти его душу в единой Душе мира, Множественный восторг бесконечности. Далее он прошёл в более божественную сферу: Там, соединённые в общем величии, свете и блаженстве, Все высокие, прекрасные и желаемые силы, Забыв их различие и их отдельное правление, Становятся единым множественным целым. Над разветвлением дорог Времени, Над Безмолвием и его тысячекратным Словом, В неизменной и нерушимой Истине, Навеки единой и неразделимой, Сияющие дети Вечности обитают На широкой духовной высоте, где всё едино. Конец Двенадцатой Песни перевод Н. Антипова, 27.06, 15-23.07.2019 года
полная версия страницы